Мост через огненную реку - Прудникова Елена Анатольевна

– Понял! – выдохнул лейтенант и замолчал, собирая все свое мужество. – Милорд, я… Разрешите мне остаться здесь!

– Не разрешаю! Вы ведь мечтали о подвигах? Вот и займитесь… Мейстер вас проводит. Когда выполните, четыре раза протрубите в сигнальный рожок, чтобы мы знали. Все! Вперед!

Лейтенант отсалютовал и, взяв два десятка солдат, кинулся следом за каретником. Энтони огляделся по сторонам. Пока что они могли немногое – постараться не допустить смертельной давки у ворот домов. Он построил взвод клином, и солдаты врезались в толпу. Однако на ту сторону улицы им пробиться не удалось. Толпа зажала взвод, стиснула со всех сторон, закрутила, растаскивая в разные стороны. В пяти шагах от Бейсингема находились ворота дома, но с тем же успехом они могли быть от него в пяти милях. Или в пятистах. Энтони не чувствовал своего тела, не слышал своего голоса. Он был в ловушке. Оставалась лишь эфемерная надежда на мальчика-лейтенанта, на то, что ему все же удастся расчистить улицу Солнца и повернуть толпу к правым воротам. Энтони ругал себя последними словами: не надо было поддаваться сентиментальности, следовало идти самому, он бы уж точно справился. Пожалел мальчишку? Прав был отец: жалость – очень дорогое удовольствие. Но сетовать было поздно, оставалось только ждать.

Рядом тяжело, со стоном дышала какая-то женщина. Вот она покачнулась, и в плечо Энтони ткнулось что-то твердое. Он присмотрелся и разглядел две детские головки. Бейсингем обнял женщину, стараясь защитить от толпы, подхватил на руки одного из ребятишек и зашептал что-то утешающее. Та всхлипнула и беспомощно положила голову ему на плечо.

По подсчетам Энтони, прошло минут пятнадцать, хотя казалось, что миновала вечность. За все это время они не продвинулись и на полшага к воротам. Порыв ветра отогнал дым, и Энтони, в свете факелов, укрепленных на стене, увидел, что творится во дворах. Стражники теперь стояли не у ворот, а на крышах, где по лестницам с лихорадочной поспешностью поднимались на стену люди, но лестниц было слишком мало, всего по одной в каждом доме. Сверху сбросили веревки, и во всех дворах приняли одно и то же решение: за концы веревок цеплялись дети, их выдергивали наверх. Но все равно было ясно: не успеть. Огонь подступил близко, на головы людям начали падать головешки. Толпа ответила стоном ужаса, но, стиснутая до последних пределов, даже не дрогнула – для давки попросту не было места. Крики постепенно затихали. Улицу окутала тяжелая, вязкая, обреченная тишина.

Прошла еще одна вечность, наполненная выедающим глаза дымом и совсем уже близким ревом огня. И тут издалека послышался высокий и чистый звук сигнального рожка. Бейсингем весь превратился в слух. Один… два… три… четыре! Немного погодя – еще четыре раза. Ай да лейтенант! Совершил-таки свой подвиг!

Энтони сорвал с головы платок, чтобы его не только слышали, но и видели, хотя бы те, кто рядом, и закричал:

– К правым воротам! Двигайтесь к правым воротам! Там нет огня!

– К правым воротам! Милорд Бейсингем сказал, что у правых ворот нет огня! – зашумели рядом. Громче и громче, дальше и дальше эти слова катились по толпе. Ему показалось, или людская масса на самом деле дрогнула и двинулась вбок? Нет, не показалось, они идут – медленно, едва ощутимо, но идут в сторону центральных ворот.

Энтони и его солдат несло в толпе, как щепки в потоке. Бейсингем попытался определить, сколько они уже прошли. Невозможно! Огонь подошел совсем близко: несмотря на ветер, дышать почти нечем, в дымном полумраке не разглядеть не то что улицы, мимо которых они проходят, а даже ближайшие дома. Теперь, когда ему не о чем было думать, он поневоле задумался о своей судьбе. Бейсингем терял надежду на спасение, обретал ее и снова терял… И тогда он занялся составлением списка тех, кто заслужил награду в эту ночь, чтобы потом никого не забыть.

Внезапно впереди возникло какое-то движение.

– К правым воротам! – послышались голоса. – Вы – в центральные ворота, а вы – к правым! Там нет огня!

«Стражники!» – понял Энтони и, поцеловав на прощание свою невольную спутницу, принялся пробиваться на голос. Добравшись до кричавших, он ухватил за рукав ближайшего солдата в бело-зеленом мундире и тут же получил по плечу тесаком в ножнах.

– А ну, убери руки! – крикнул стражник.

– Поосторожней! – рявкнул Энтони, потирая плечо. На самом деле ему хотелось обнять замученного чумазого солдата, но вот этого делать не следовало.

– Милорд! – растерянно проговорил тот. – Я не узнал…

– Занимайся своим делом! – уже более миролюбиво посоветовал Бейсингем. – Только впредь смотри, кого бьешь…

И, переходя от стражника к стражнику, направился вперед, туда, где армейский рожок призывно трубил сбор.

НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ПРИРОДЕ ЧУДЕС

…Час спустя все было кончено. Слева от центральных ворот к самой стене подступало море огня. Справа, по границе каменного города, густой плотный дым опустился на землю и стоял неподвижно, как вода в пруду в безветренный день.

А утро и вправду выдалось безветренное. Далеко за холмами взошло солнце и тут же скрылось в тяжелых тучах. Город догорал. Дым уже не поднимался вверх, а стелился по земле, скапливаясь внизу, плотный и тяжелый – хоть ножом режь! Верхний город тоже затянуло бурое марево, горько пахло дымом, тяжело и сладко – горелым мясом. Генерал Гровер один стоял на дозорной площадке центральных ворот. Его никто не видел, и комендант не вытирал катившихся по лицу слез. Минута передышки оказалась нестерпимо горькой, не надо было оставаться одному… Все, хватит! Дел по уши и выше, а он тут… Генерал сошел с башни и направился туда, где собирались стражники.

Они уже провели перекличку. В обоих полках недосчитывались примерно четверти людей. Кое-кто, конечно, жив – одни еще не подошли, другие ранены или обожжены. Но все равно потери большие. А у города? Сколько горожан погибло в огне, затоптано толпой, задохнулось в дыму?

Возвращаясь в очередной раз к башне, служившей командным пунктом, Гровер едва не наступил на человека, сидевшего на нижней ступеньке лестницы, устало прислонясь к стене. Явно побывавший внизу, он был одет в то, что, по-видимому, прошлым вечером было нарядным камзолом, на ногах – совершенно неподходящие сапоги тонкой кожи, лицо черное от копоти. Голова покрыта размотанным платком – развязал, а снимать не стал. Споткнувшись об него, Гровер сначала выругался, потом извинился, потом всмотрелся и радостно обнял чумазого оборванца.

– Тони! Живой! Я тебя обыскался. Думал: все, погиб…

– Еще успею погибнуть! – мрачно ответил Энтони.

– Не шути так…

– Какие там шутки! – вскинулся Бейсингем. – Вы на стене давно были?

– Все время там торчу, – поморщился комендант.

– Может, еще раз сходим? Пойдемте! Флори, покажите генералу то, что сейчас показывали мне…

Еще один человек, такой же оборванный и чумазый, как и Бейсингем, первым двинулся по лестнице, генералы пошли следом.

– Видите – слева, внизу, квартал, где нет дыма? – вытянул руку тот, кого Энтони назвал Флори.

– Знаю, – пожал плечами Гровер.

– Обратите внимание: ветер меняется…

– И что? – спросил комендант и осекся. Понял.

Несгоревший квартал примыкал сзади к монастырю Святого Ульриха. В том, что монастырь уцелел, собственно говоря, ничего необычного не было. Перед ним, с той стороны, где начался пожар, лежала Прачечная слобода, между слободой и монастырем – большая вымощенная камнем площадь с проточным бассейном, соединенным крытым водотоком с рекой. Еще один водоток, поменьше, проходил через монастырский двор. Имея сколько угодно воды, отделенные от пожара площадью, монахи и жители легко отстояли монастырь от огня. А поскольку ветер дул немного вкось, от края города к центру, то и квартал за ним тоже уцелел, хоть и был застроен мещанскими домами, и лишь значительно выше пожар снова вступил в свои права.

Это был тот самый монастырь, перед которым Святой Уль-рих совершил свое самое известное чудо – во время страшного пожара сто пятьдесят лет назад он провел по земле черту, перед которой огонь остановился. Ни одна головешка ее не пересекла. Монастырь, осененный таким чудом, наверняка был до отказа полон народом. Там должно находиться несколько тысяч человек. Огонь и вправду обошел их, и теперь они могли ничего не опасаться, но только в одном случае – если не переменится ветер. А ветер менялся, он еще слабо, но уже определенно дул с реки. Если он окрепнет, то погонит пламя на уцелевшие кварталы, сзади вплотную примыкавшие к монастырю, отгороженному всего лишь невысокой стеной из трогарского мрамора.