Дмитрий Сорокин - Оберег
Глава 21
Греческие письмена давались Миле еще с огромным рудом, но о чем написано, разобраь вполне было можно. Испыывая сильное душевное волнение, она при скромном свее свечи чиала древнее греческое сказание о сраданиях несчасного царя Эдипа. Многое ей было непоняно, многое понимаь она оказывалась — насолько некоорые момены в поведении греков были чужды ее нежной девичьей душе. Но царя все равно было жаль. С мыарсв Эдипа мысли незамено перескочили на собсвенные переживания, и Мила посепенно пересала чиаь, а просо сидела, подперев руками головку, и, глядя в воображаемую даль, думала, как бы поскорее увидеь Руслана, как помочь любимому. Вдруг да взаправду, он обречен на вечный бой с рекляым колдуном? Скоморохи, конечно, вруны извесные, но вдруг?
Она всала из-за сола, подошла к окну. По двору сновали холопы, спешили угодиь пирующим в Золоой Палае богаырям. Пировали, судя по шуму, уже вовсю.
А пировали, и впрямь, во всю силу. Повод был нешуточный: в кои-то веки на княжий пир пришел величайший богатырь земли Русской — Илья Жидовин по прозвищу Муромец. Илья устал глотать бесконечные реки травяных отваров, подаваемые ему знахарями ежедневно, и к тому же смекнул, что, ежли он не оставит в покое корчмы стольного града, то так и с князем поссориться недолго. Ссориться же с Владимиром Илья не хотел. Ибо цель у них была одна — Русь великая, сильная, спокойная. И потому, поразмыслив, облачился Илья в чистое, и пошел на княжий двор. Там его все знали в лицо — от воевод до последнего холопа. И почести, оказанные богатырю, пролились сладким бальзамом на его давно не хваленную душу.
Когда Муромец вошел в Золотую палату, народу там было совсем мало — Якун, Кучуг, Ратмир, непременный Фарлаф, — тот, казалось, просто жил в Золотой палате, ни на день ее не покидая, да еще человек пять из менее именитых. По стенке они, конечно, не построились — сами с усами, но почтение и вежество выказали, поприветствовали.
— Сами здравы будьте. — кивнул Илья. — Князь где?
В ответ бывалые рубаки только руками развели — мол, князю — князево, а мы тут медок покушиваем. Не знаем, не ведаем.
— Угу. — глубокомысленно произнес Илья, усаживаясь за стол. Неизвестно откуда взявшийся гридень подал ему ковш меду. Илья подношение отклонил:- Квасу! — потребовал он. Другой гридень тут же принес жбан квасу. Илья неспеша отправил содержимое жбана в глотку, затем крякнул и вымолвил:
— Солнце еще не зашло. Пошто мед-пиво хлещете, аки выпивохи неразумные?
— Так ведь, Илюша, душа-то болит… — робко возразил кто-то из менее именитых.
— Душа болит — к волхвам ступай! — рявкнул Муромец. — Превратили княжьи хоромы в корчму, сукины дети! — и потянул к себе блюдо с жареным гусем.
— Это он пока еще трезвый. — шепнул Якун Кучугу. Каган удивленно вскинул брови:
— Что ж будет, если напьется?!
— У-у, что будет… Хорошо, коли терем на месте останется…
— Да-а… — протянул Кучуг, не зная более, что сказать. Тем временем к столу стали подтягиваться прочие богатыри. Сначала они ютились в дальнем от Ильи конце стола, потом, по мере того, как их становилось больше, заполнили и все пространство вокруг. К тому времени и солнце село, и Муромец начал выпивать. Князь сошел в палату спустя часа полтора после заката. Ему прокричали изрядное количество здравиц, потом Владимир утихомирил всех, поднял ковш вина.
— Хочу пить этот ковш за Илью, величайшего богатыря земли нашей! — и выпил полный ковш, не отрываясь. Тут же посыпались здравицы в адрес Муромца. Илья встал, все еще с полным ковшом.
— Спасибо, Владимир Святославич, уважил. Пью за процветание земли Русской! — и в единый миг опрокинул в себя огромный ковш, раза в три поболе княжеского.
И потек пир дальше. Владимир, как обычно, с пира быстро ушел, сославшись на какие-то важные княжеские дела. Илья же постепенно добрел, даже шутки уже шутил, и мало кто поперек слово ему вставлять пытался, особливо, после того, как унесли с пира словоохотливого богатыря Фарлафа в полубесчувственном состоянии. Ковша после двадцатого Муромец внезапно резким движением поднял голову, окинул стол ясным взором и спросил:
— А где Добрыня, почему не здесь?!
— Да ведь… в Царьград укатил Добрыня-то… — послышалось с дальнего конца стола. — князь послал…
— Опять в Царьград? С базилевсами разговоры разговаривать?! — все замерли. — Ну, что ж… добро. Драться я сам умею, а ромеев за нос водить — нет. Добро. А Лешак где?
— Да на заставе он, Илюша…
— Лешак на заставе — а я тут с вами лясы точу?! — Илья вскочил, в разбойничьих глазах засверкали молнии. Он примерился уже было перевернуть стол и начать привычный, милый сердцу кабацкий погром, но в последний момент передумал, видать, вспомнил, где находится; с сожалением сделал шаг назад. — Мальчишку этого — и на заставу?!! Без меня?!!! — впрочем, мгновение спустя, могучий богатырь уже встряхнул густыми полуседыми кудрями, и взгляд его очистился. — Веселитесь, ребята! — гаркнул он. — А я к Лешаку поехал.
— На ночь глядя?! — спросил кто-то.
— А какая разница?! — удивился Илья. Окинул палату прощальным взором, кивнул и вышел. Через короткое время со двора послышался его зычный крик: «Коня!» и гулкий топот огромного зверя, богатыря среди всех коней.
— Хоть кто-то еще в наше время совесть не пропил. — чуть слышно пробормотал старый воевода Рудый, обгладывая бедрышко куропатки.
С уходом Ильи пир не прекратился; наоборот, зашумел с новой силой. Многие вздохнули с облегчением и принялись веселиться в полный рост. Вернулся бледный Фарлаф с громадным синяком во все лицо, против обыкновения, не шутил, только мрачно напивался, почти не закусывая.
— Ну что, сегодня обошлось без погрома? — спросил Якуна Кучуг.
— Да, видать, стареет Муромец. — вздохнул ярл. — В молодости, когда Владимир только-только в Киеве сел, Илья как раз воротился из дальних многолетних странствий. И по привычке — в Киев. Хотел и здесь на славу поразмяться, посрамить Ярополкову дружину, да и просто поразвлечься. Приходит он сюда, и давай выхваляться: мол, кто тут самый сильный? Выходи, сейчас проверим, насколько ты хорош? На шум выходит Владимир. «Ты что орешь, народ баламутишь?» — грозно так спрашивает. «А ты кто таков, чтоб мне указывать?» — Илья задирается. «Владимир Святославич, великий князь Русской земли! А ты кто такой, буян?». Ну. Муромец слегка присмирел. «Извини, — говорит, — не знал, что на Руси новый князь. Против тебя я пока что ничего не имею. А звать меня Ильей». «Что ж, Илья-богатырь, — Владимир тогда говорит, — коли нет вражды между нами, добро пожаловать к нам на пир. Поешь-попьешь, с дороги отдохнешь, да и расскажешь нам, что свершил». Илья слез с коня, прошел в терем, сел за стол. Ел-пил за десятерых, но больше отмалчивался. Сам видел, из него порой клещами слова не вытянешь. А князя любопытство разобрало, и он тайком велел гридням подливать Илье самого хмельного меду, какой только найдется. И за час Илья так напился, что мы с тобой, каган, выпив столько, да на двоих, с перепою померли бы.
