Ян Сигел - Дети Атлантиды
Но подъехавший автомобиль не был автомобилем ее отца. Этот автомобиль был низким, длинным, сверкающе белым. Водитель выбрался из машины с грацией пантеры. Он шел к Ферн, и хорошо знакомая улыбка растянула его рот. Волосы его сияли, как стальной шлем. Ферн отпрыгнула назад в холл и попыталась закрыть дверь, но медленно, слишком медленно. Она знала, что перед ней амбулант, проявление Эзмордиса, древнейший из всех Духов, могущественный и алчный, — но также это был и их знакомый, друг отца, и привычка быть всегда вежливой заставила ее заколебаться.
— Вы собираетесь пригласить меня войти, — сказал он, — или намереваетесь захлопнуть дверь перед моим носом?
Конечно, она не могла этого сделать. Даже теперь, при всем том, что ей было известно, она должна была продолжать вести игру соответственно своим хорошим манерам.
— Прошу прощения, — сказала она. — Но я ведь вас не ждала!
— О, ну разумеется, — ответил он, переступая порог.
Ферн не поняла, то ли он закрыл за собой дверь, то ли она закрылась сама.
— Я говорил вашему отцу, что заеду к вам. Кстати, где он?
— Он вышел, — с неохотой ответила Ферн. — Он скоро вернется.
И пока она говорила, она почувствовала, что каким-то образом Джеивьер знал, что она одна, знал еще до того, как подъехал к дому. Он выбрал этот момент, рассчитывая на ее слабость и чувства, воспитанные в ней с детства.
Она подумала, что этикет может оказаться смертельным…
— Вы можете предложить мне кофе, — сказал он. Она ощутила, какой он высокий, и рядом с ним почувствовала себя совсем маленькой.
— Могу предложить, но кофе холодный.
— Так подогрейте его.
Он последовал за ней в кухню. Она поставила кофейник на плиту и молча ждала, возмущаясь своей пассивной ролью, борясь одновременно и с напряжением, и со страхом. Он должен сделать следующий шаг. Она нашла ключ и потеряла его, она определила его присутствие в идоле, и тот был разрушен, она пыталась остановить Элаймонд, не дать ей открыть Дверь, и потерпела неудачу. Теперь его очередь.
— Что случилось с Элайсон? — спросил он.
— Вы должны знать. Она создала Врата Смерти и отперла их, но это оказалось не тем, что она себе представляла. Это не были Врата в Смерть. Это была Дверь… куда-то еще.
— Куда?
— В Атлантиду, — Ферн поняла, что нет смысла утаивать ее знания. — Зорэйн открыла Дверь там, а Элаймонд открыла Дверь здесь. И они нашли друг друга.
— Вы присутствовали при этом? — допытывался Джейвьер.
— Да, я видела это. Я пыталась ее остановить, но не могла к ней пробиться. Круг был слишком силен.
— Так как же она утонула? Она ведь утонула?
— О, да. — Ферн вздрогнула, то ли от воспоминания, то ли от близости Джейвьера. — Дверь открылась в последний день Атлантиды. В Дверь ворвалась волна и смыла нас.
— Однако вы спаслись…
— Мне повезло…
— В магии, — сказал Джейвьер, — нет такого слона «повезло». Что случилось с ключом?
— Догадайтесь.
Она взяла кофейник, чтобы налить кофе, но он схватил ее за плечи и резко повернул к себе. Взгляд его, казалось, прошел сквозь ее глаза и пробился в мозг, выискивая слабое место. Ведомая инстинктом, Ферн подумала, что лучше сейчас сказать правду, тогда он не будет так настойчив, когда она захочет соврать… И она сказала:
— Они обе имели по ключу. Зорэйн в прошлом. Элаймонд в настоящем. Когда Дверь открылась, оба ключа оказались в одной временной зоне и они… исчезли. И тут пришла волна. Теперь ни у кого нет этого ключа.
Он отпустил ее со вздохом, его лицо покраснело от внутреннего напряжения. Было что-то почти непристойное в выражении его глаз, показалось, что плоть исчезла из-под кожи, которая плотно обтянула кости лица. Ферн перестала верить в реальность происходящего. Она вцепилась в ручку кофейника, наливая кофе трясущимися руками, стараясь успокоиться. Когда она снова глянула на Джейвьера, он уже принял обычный облик. Продолжалась нормальная жизнь, за чашкой кофе он сделал несколько отрывистых замечаний, в основном касающихся Элайсон. Возникло неприятное молчание.
Когда Джейвьер допил кофе, он поставил чашку со странной осторожностью, как будто исполнял некий ритуал.
— Кстати, — спросил он, — у вас моя картина? — Это могло ничего не значить, а могло быть очень важным. Все эти вопросы об Элаймонд были всего лишь прелюдией, просто дымовой завесой. Вот зачем он здесь. — Вы, вероятно, помните ее, — продолжал он, — она вам понравилась. «Потерянный город». Цветная гравюра Белкаша, очень необычная. Она совершенно бесценна.
«Он хочет, чтобы я чувствовала себя вором, — решила Ферн. — Он думает отвлечь меня от опасных объяснений. Но он знает лишь то, что картина была у Элаймонд. Он не уверен в том, что картина у меня…»
— Да, я ее помню, — ответила Ферн. — А почему она должна быть здесь?
— Элайсон… брала ее на время, — сказал Джейвьер, и Ферн уловила в его голосе сомнение. — Картины нет в ее квартире. И она никогда никуда не ездила без картин, это была ее причуда.
— Я больше никогда не видела этой картины, — сказала Ферн нахмурившись.
— Вы уверены?
Ферн не заметила, чтобы он шевельнулся, однако почувствовала, как он схватил ее запястье, и ей показалось, что на ней защелкнулись наручники. В глазах Джейвьера загорелись желтые огоньки. Его взгляд не просто проник в нее, но он ее гипнотизировал, притуплял ее разум, уводил ее из ее оболочки и из действительности. Его рот скривился в подобии улыбки. Так он улыбался в ресторане, когда исчезли стены и над пустошью засветились ледяные звезды…
В кухне потемнело. Казалось, потолок опустился, окна стали уже. На месте плиты полыхал открытый огонь, который погас, оставив холодный пепел. Пол усыпала солома…
И в противоположном углу под одеялом, на смятом матрасе сжались две маленькие фигурки. Тень укрывала их. Ферн не хотела туда смотреть, но не могла отвести взгляда. Краем глаз она увидела там руку, детскую ручку, вывернутую под неправильным углом, покрытую черными нарывами. Фигурки лежали очень тихо. Запах смерти заполнил кухню.
Снаружи возникло какое-то движение, мелькнул свет факелов. Ферн знала, что там раздаются крики, но она их не слышала, слышно было только шипение языков пламени, лизавших стены, внезапный треск обвалившейся соломенной крыши и топот множества мышиных лапок, бегавших туда-сюда, туда-сюда. Она вспомнила Пигуиллена, его деток, погибших от оспы, сожженный дом. С потолка посыпались какие-то насекомые, комната заполнилась дымом. Из тряпья поднялась детская ручка, будто живая…
— Где моя картина?
