Сергеевич Клеванский - Земля, которой нет
— Черный мифрил, — наконец произнес он, глядя на мои клинки.
— То есть эту кровищу не отмыть? — уныло спросил я.
После того боя, мои сабли, мои любимые верные сабли, из серебряных превратились в атрациново-черные, а волшебный алфавит на них, придуманный мной самыми, наоборот, из черного превратился в… Нет-нет, вовсе не в серебряный, что было бы вполне логично, а в ярко золотой.
— Это не кровь, — покачал головой старик, возвращая сабли в ножны. — Это металл.
— Я знаю, что не камень, — пробурчал я.
— Нет, ты не знаешь, — усмехнулся малас. — Совсем ничего не знаешь. А я уже слишком стар, чтобы помечать такие мелочи. Твои клинки были из белого мифрила.
— Это, конечно же, все объясняет.
— Если не будешь перебивать, хотя ты уже заработал себе несколько часов отжимания, то я поясню. Некогда в мире было отковано тринадцать клинков из белого мифрила. Было это так давно, что уже и не вспомнить когда. Но, по легенде, передаваемой от отца к сыну, было еще и четырнадцатое оружие — парное. Говорят, те маленькие мечи сделали из металлической стружки, остававшейся от ковки. Проще говоря — клинки из мусора. Так, собственно, их и назвали — грязные клинки. Никто не хотел ими владеть, а королю, заказавшему мифриловое оружие, было стыдно показывать подобное, поэтому кузнецы спрятали их.
— Вы хотите сказать в моих руках были те самые клинки?
— Да — Грязные Мечи, так их зовут.
— Лунные Перья, — поправил я.
— Что? — переспросил тренер.
— Лунные Перья, — повторил я. — Так их зовут и никак иначе.
Малас немного подумал, а потом пожал плечами.
— Что ж, пусть будут Перьями.
— Это все равно не объясняет, как белый мифрил, по вашим же словам, стал черным.
Старик призадумался, а потом медленно протянул.
— Давай я расскажу тебе одну историю, а потом мы подумаем, могло это произойти или нет.
— Давайте так. Выбора то нет.
— Тогда пообещай мне, что эту историю ты расскажешь лишь одному человеку.
— Обещаю, — легко произнес я, даже не задумываясь над только что услышанной фразой.
— Что ж. Чтобы белый мифрил стал черным, нужно омыть его в крови тридцати трех врагов. Затем окрасить кровью семи голодных волков и пронзить им сердце их вожака. Затем белый мифрил должен отведать яда химеры, и запить её кровью проклятых — тех, кто не ходит под солнцем. Когда будет исполнено и это, белый мифрил надо закалить в пламене небесного кузнеца и ошпарить его кровью Повелителя Неба. И лишь после того, как все будет законченно, остудив белый мифрил в крови Демона, тот станет черным. И нет для бездны погибели страшнее, чем клинок из Черного Мифрила.
С каждым новом словом истории, я все сильнее и сильнее терял связь с реальностью. Это был чем-то невозможным, чем-то, выходящим за любые рамки и границы.
— Ну, что скажешь? — нарушил тишину старик.
— Только одно — мне срочно нужно на землю.
Глава 8. Шагая по облакам
— Никогда не понимал, что может быть в этом занимательного.
С явно притворным кряхтением, рядом со мной сел малас. Он выглядел так же, как и в первый день нашего знакомства. Все та же непонятная роба, прикрывающая сморщенное под давлением лет тело. На ногах неумело сбитые сандалии, перетянутые кожаными ремешками, столь же морщинистыми, как и лицо старца. Тренер гладиаторов не менялся. Впрочем, как и все вокруг.
Каждый день в Долине Летающих Островов был точной копией предыдущего. За эти почти полгода, которые я провел среди облаков и пестрых одежд Териальцев, в жизни островитян не произошло ровным счетом ничего. Конечно можно было с уверенностью выделить из повседневной рутины праздник Полетов. Но, будьте уверены, поживите вы здесь лет десять и даже он станет обыденным и почти незаметным. Может быть для горожан событиями были Игры, где на арене в схватке сходились претенденты в воинство Термуна, но с моей позиции это не было каким-либо событием. Наоборот, это было какой-то опасностью, словно матерым хищником, готовым порвать тебе глотку.
Когда бы я не выходил на горячий песок ристалища, мне всегда приходилось сражаться на пределе своих сил. Порой — и за пределом тоже. Не знаю сколько крови впитали в себя золотые песчинки, но удивительно как они до сих пор еще не стали Богровыми. В кошмарах, моих верных спутниках, мне часто снилось как закатное, багровое небо рассыпается и дождем обрушивается на землю, сжигая все, до чего касается кровавые капли. Да, кошмары стали часто тревожить мой и без того неспокойный сон.
— Здесь каждый день, даже час, — пожал я плечами, не отрывая взгляда от разлома в стене. — Отличается от предыдущего.
Старик немного помолчал, а потом положил свой чудной посох себе на колени. Он выглядел немного озадаченным.
— А вроде одно и то же — просто море из облаков.
Я взглянул на белую долину, неспешно перетекающую волнами, повинуясь потокам ветра. Стоило мне закрыть глаза, немного подождать, и открыв я бы увидел уже что-то иное. Вместо величественных замков — сцены сражения мифических чудовищ, вместо холмов — исполинские горы, а там где недавно все было затянуто плотной тучей, открылся бы провал, сквозь которой можно увидеть зеленое полотно долины.
— Не скажите, — покачал я головой. — Но вы ведь пришли не за тем, чтобы обсуждать облака?
— Может мне стало интересно, почему единственный выживший гладиатор вместо тренировок полсезона сидит на одном месте и пялиться на небо.
— Тогда, боюсь, я не смогу удовлетворить ваш интерес.
— Почему же? — удивился старик.
Прищурившись, я подмигнул маласу, словно тот был не наставником и тренером, а закадычным приятелем.
— Настоящий волшебник не раскрывает своих секретов.
Старец засмеялся своим сухим, кашляющим смехом, и даже хлопнул по коленям, от чего в воздух подпрыгнул его посох.
— Волшебник, — протянул он. — Хорошее слово. Во всяком случае, звучит лучше чем маг.
— Это точно, — резко кивнул я. — Но все же — зачем вы пришли?
— Опять торопишься, — покачал головой мой собеседник. — А куда торопишься — все время мира твое, везде успеешь.
— Боюсь, что рассуждай я так, и успею только к тому времени, когда от меня будет вонять на милю вокруг.
Малас прищурился и чуть наклонился.
— Это ты к чему?
— К тому, что я хочу успеть все сделать до того, как стану такой же развалиной, как и вы.
И снова этот смех. Когда-то он меня немного пугал, потом раздражал, в какой-то момент начинал бесить, но сейчас лишь вызывал лукавую улыбку. Старший малас в действительно был шабутным и любопытным старичком, который порой скрашивал мое неумолимое одиночество.
