Елена Хаецкая - Возвращение в Ахен
Великан засопел.
— Господин Синяка, — сказал он. — Ну что вы так расстраиваетесь, честное слово… Выберутся они, выберутся. Они храбрые, умные ребятки… — Он осторожно положил лапы на плечи своему хозяину и заглянул ему в лицо. — А вы… только не обижайтесь, господин Синяка… вы можете увидеть будущее?
Синяка через силу улыбнулся.
— Зачем тебе, а?
— Ну… волнительно все-таки.
— Я могу увидеть любой из вариантов будущего, — сказал Синяка. — Но никто, даже боги, не может сказать, какой из этих вариантов воплотится в жизнь.
— То есть, как это? — Великан так растерялся, что это выглядело забавным.
— А вот так, Пузанище. Существует множество вариантов будущего. Все зависит от того, какой выбор будет сделан. У большинства людей огромные возможности выбора. Даже у тех, кто связан судьбой по рукам и ногам.
— А может так быть, чтобы был только один выбор? — жадно спросил великан.
— Меньше двух не дано никому… даже мне, — сказал Синяка. — А сейчас почти все зависит от того, что решит Ингольв Вальхейм…
Ингольв сидел в своем кресле, обхватив голову руками. Устроившись на волчьей шкуре у его ног, Аэйт время от времени поднимал голову и бросал на него короткие, цепкие взгляды. Хотя душа маленького воина с Элизабетинских болот и противилась такой безоглядной доверчивости, Аэйт, тем не менее, рассказал этому хмурому человеку почти все: и о своей заколдованной ладони, и об изгнании Мелы, и о том, как Синяка убил победоносного Гатала и его воинов в лесу у черной речки, заросшей душистыми белыми цветами…
Ингольв молчал. Если бы конопатый хотя бы не был нечистью из гибельных трясин! Если бы он хотя бы был человеком!..
Ингольв скрипнул зубами. Скальные хэны тоже не были людьми. Но они и не похожи на людей. С самого начала он думал о них как о хэнах, и может быть, поэтому они не вызывали в нем отвращения. Аэйт же казался ПОЧТИ человеком.
Ингольв отнял руки от лица и встретился с ним глазами.
— Может быть, ты все-таки никакая не нечисть, Аэйт? — выговорил он почти умоляюще. — Может, ты человек, а?
Но младший брат ответил точно так же, как старший:
— Нет, Вальхейм. Возможно, и не стоит называть нас нечистью, но мы все-таки сильно отличаемся от вас. — Он помолчал немного и тихо добавил: — Неужели для тебя это так важно?
— Нет, — тут же ответил Ингольв.
Аэйт встал и оказался вровень с сидящим капитаном. В конце концов, подумал Ингольв устало, действительно — какое имеет значение, кто он на самом деле? Вот стоит мальчишка, переживший войну и плен… хорошо, пусть не мальчишка, раз он так упорно на этом настаивает, пусть детеныш. И кровь у него вовсе не зеленая и не зловонная, как говорили о его племени досужие болтуны, а обычная — горячая, красная.
Он снова вспомнил, как Мела обтирал разбитые губы во дворе замка, когда солдаты Вальхейма глазели на него, а капитан готовился его убить. Сейчас Ингольв уже не понимал, как мог взять на себя роль палача. Но стоило ему об этом подумать, и тут же, точно наяву, он увидел потускневшие глаза Торфинна, только что горевшие веселым и злым огоньком; и снова к нему на миг вернулось острое отвращение к болотной твари, которая так безжалостно нашла ключ к его душе.
Ахен.
Проклятье, лучше бы это слово никогда больше не звучало в его ушах.
— Покажи ладонь, — попросил Ингольв. — Ту, заколдованную.
Помедлив, Аэйт разжал пальцы левой руки и протянул ее капитану. Он отвернулся, и Ингольв видел его запылавшее ухо. Капитан осторожно взял крепкую, еще детскую руку, привыкшую к оружию, которое отныне запретно для прикосновения. На красноватой коже отчетливо чернел крест.
— Можно потрогать? — нерешительно спросил Ингольв. Он упорно отвергал любое колдовство, хотя и встречал его на каждом шагу. Начисто лишенный каких-либо магических талантов, армейский капитан относился к магии с опаской и по возможности обходил ее стороной.
Аэйт кивнул. Ингольв провел пальцем по кресту и ничего не ощутил. На мгновение капитану подумалось, что его опять дурачат.
Аэйт тихонько заметил:
— Ты напрасно не веришь мне.
Ингольв бросил руку Аэйта.
— Ты всегда угадываешь то, что другие не хотят говорить вслух?
Он хотел скрыть свое смущение и отделаться шуткой, но Аэйт ответил с убийственной серьезностью:
— Иногда. Я немножко читаю мысли.
Это было уж совсем невыносимо. Ингольв решил разом покончить с неловкостью. Он положил на плечи Аэйта свои тяжелые руки и прямо спросил:
— Вы, болотные морасты, все такие? Скажи уж сразу, чего от вас ожидать.
Аэйт опять покраснел.
— Н-нет, — запнувшись, ответил он. — Мела другой. Он почти как ты. Он воин. И у нас много таких, как ты. Просто я ВИЖУ. Знаешь,
— он понизил голос, — я вижу лучше, чем Асантао.
Вальхейм все пытался найти какое-то слово, которое бы ему все объяснило.
— Значит, ты колдун?
Конопатый подросток так мало подходил под это определение, что Ингольв невольно усмехнулся. Аэйт опять остался серьезен. Видимо, разговор коснулся болезненной для него темы.
— У нас так не говорят, — ответил Аэйт. — Потому что это неправильно. Я ВИЖУ, понимаешь?
Ингольв сдался.
— Видишь так видишь, — пробормотал он и пошевелился в кресле, устраиваясь поудобнее. — Теперь полезай под кровать, в темный угол, и не ерзай там, понял? И ничего не бойся.
Аэйт не стал спрашивать, зачем ему лезть в темный угол. Он просто молча подчинился, как привык подчиняться Меле, и Вальхейм отметил это про себя. Протянув руку к шнуру, висящему на стене, Ингольв резко дернул.
В коридоре затопали шаги. Из-под кровати не донеслось ни звука.
Через несколько секунд чудо услужливости по имени Феронт возникло на пороге. Оруженосец сонно моргал. Белая полотняная рубаха едва прикрывала его колени. Сапоги он натянул прямо на босые ноги. Феронт ежился и мялся, недоумевая: что понадобилось его благородию среди темной ночи? Спал бы, как все, и горя бы не видал…
Ингольв еле удостоил взглядом тощую взъерошенную тень.
— Что угодно? — хриплым спросонок голосом осведомился оруженосец.
— Принеси вина, мяса и хлеба, — велел бессердечный капитан.
— И поживей.
Но оруженосец еще медлил.
— Ваше благородие, — шепотом сказал он, видя что на него не обращают более никакого внимания.
Ингольв очнулся от задумчивости и удивленно посмотрел на оруженосца.
— В чем дело?
— Можно, я не буду разогревать мясо? Оно и холодное — очень вкусное и это… питательное. Разгоревать — это надо повара будить, а он как пить дать по шее надает. Вы же его знаете, ваше благородие, тут хоть чей приказ, хоть вашего благородия, хоть его светлости, все равно по роже-то он съездит мне и никому иному…
