Константин Костин - Моя понимать
Димка подумал, что его мысли уже ушли куда-то в сторону от конкретных исторических личностей и в его памяти всплывает некое явление, некие люди, которые именно так себя и ведут… Кажется, даже в литературе для них было придумано особое название… Как же… Нет, не вспоминается…
Да и ладно.
Возьмем товарища Речника. Он строит не государство, в котором он хотел бы быть правителем, а государство, в котором ему было бы комфортно жить простым мещанином. Есть у него трудности? Еще какие! Другой бы на его месте уже поседел, да вот беда — Речник — тролль, а значит — лыс. Нашел товарищ Речник врагов, которые испортили ему всю малину? Нет! Все свои ошибки он признает и, более того — исправляет. Гитлер бы уже объявил врагами мышанов, тем более что это — почти правда и в стране уже гремела бы антисемышанская истерия. Товарищ Речник засекретил информацию о том, что мышаны работали на Хозяина, как раз для того, чтобы не допустить погромов. Робеспьер обвинил бы во всем дворян, и гильотина на площади работала бы безостановочно. И не на одной площади, а на КАЖДОЙ. А речник и короля бы отпустил работать сапожником в тихом предместье, если бы тот, конечно, согласился. Король был казнен под давлением радикальных товарищей, которых, кстати, обвинил бы во всех бедах уже товарищ Троцкий. В то время как товарищ Речник не хочет устраивать охоту на ведьм и до последнего надеется, что товарищи образумятся.
Димка еще раз покатал в голове мысли и пришел к выводу, что он, кажется, выбрал в этом конфликте правильную сторону. Было и еще одно, главное, соображение в пользу товарища Речника.
На его стороне — господин Шарль, самый умный из всех известных Димке людей.
НА этом выводе господин Хыгр осознал, что стоит у ворот рынка, куда умные ноги привели задумавшуюся голову, чтобы купить те самые часы, о которых он подумал в полицейском участке.
* * *Черный эльф Жозеф с некоторым недоумением смотрел на то, как его друг, господин Шарль — то есть, гражданин, конечно — собирается в дорогу:
— Чарльз, только не говори мне, что ты бежишь из города.
— Не бегу, — бывший начальник особого сыска спрятал в сумку два пистолета, — а уезжаю.
— Чарльз… Это больше похоже на бегство. Если бы я не знал тебя…
Господин Шарль выпрямился:
— Так как ты меня знаешь, то просто подумай вот о чем. Стоит ли мне отменить очень важную и задуманную задолго до появления дона Мильера поездку только потому, что кому-то может показаться, что я струсил?
— Нет, но… А что за поездка?
— Мне нужно привезти в столицу одного человека. Он поможет нам в поисках шпионов из другого мира. Мы нашли одного и то — на чистом везении.
— Полицейский, что ли?
— Нет, башмачник.
* * *Димка нашел часы. Солидные, в серебряном корпусе, величиной с небольшую тарелку. То есть по размерам — как раз на запястье яггая. И самое приятное — недорого.
Практически — по дешевке.
Димка почесал нос. Что-то тут ему не понравилось. ОН обвел взглядом рынок.
Да… Рынок не тот, что раньше. Толчея стала больше, а шума при этом — меньше. Не слышно зазывных криков продавцов — а те, что слышны, такие унылые, как будто зазывал заставляют кричать под угрозой казни всех родственников. Шумные перепалки с торгом за каждый денье тоже не слышны… Покупатели и продавцы как будто присыпаны пылью, настолько они серы и унылы.
Цены на предметы, на часы, например, поражают своей дешевизной. Еда же, напротив, подскочила в цене, пожалуй, втрое.
Голод…
Димка встал, как вкопанный.
Голод?
Он вспомнил свои размышления после отъезда из хрюнской деревни, родины батьки Жана. А есть ли в стране вообще голод? Вернее… Голод есть.
Был ли неурожай?
* * *— Сдаваться я не намерен. Так и запишите.
Никто, разумеется, записывать глубокую мысль товарища Речника не стал. Тем более, что в рабочем кабинете, кроме него, находился только Жозеф, он же товарищ Кузнец и товарищ Сталевар.
— Что это означает? — товарищ Речник задумчиво посмотрел на бронзового рыцаря, как будто он разговаривал с ним, а не с находящимися в кабинете, — Это означает одно: мы будем драться. Да, драться! Но!
Толстый палец указал в потолок.
— Что нам известно о силе сторонников Каменотеса? Их много. Практически столько же, сколько и наших сторонников. Значит… Что это значит? Значит, мы находимся в равных условиях. Что нам известно о планах заговорщиков в партии? Товарищ Кузнец, что вы молчите? Кто начальник полиции? Вы, я или вон та ворона?
— О планах заговорщиков нам неизвестно ничего, кроме того, что они существуют.
— Планы или заговорщики?
— Ну, раз есть заговорщики, значит, у них есть и планы. Мне кажется логичным.
— Понятно…
Речник стал сух и деловит:
— Что бы мы делали на их месте? Естественно, самое простое: арестовать меня. После чего разогнать моих сторонников. Если собрать моих сторонников и организовать оборону здесь, во дворце, это приведет к двум возможным результатам: нам удастся справиться и нам справиться не удастся. В первом случае — все отлично, но мы не можем исключать и второй вариант. Следовательно, остается найти ответ на один вопрос: при каких обстоятельствах заговорщик, рассеяв моих сторонников, не смогут арестовать меня?
Глаза зомбика, товарища Сталевара, слегка расширились. Судя по всему, он представил вождя с двумя огромными мечами в руках, рубящего в капусту ворвавшихся в кабинет противников.
— Не знаете? Я вам отвечу. Они не смогут арестовать меня, если меня там не будет!
— То есть?
— Не выдержал черный эльф.
— Мой план таков: в день, когда я откажусь исполнить требования заговорщиков, они захотят меня арестовать. Потом-то они, конечно, объяснят народу, что я снюхался с монархистами и кем-нибудь еще, но сначала — арест. Так вот, отказав им, я тут же выеду из дворца и вместе с моими сторонниками займу оборону в каком-нибудь надежном месте… товарищ Речник, подберете потом подходящее… но, и вот в этом вся хитрость, на самом деле из дворца выедет мой двойник…
— А у вас есть двойник?
— Есть. Двойник, переодетый мною, займет оборону, а я останусь здесь во дворце.
— Кто будет охранять вас во дворце?
— Зачем? Достаточно обычной охраны. Ведь, повторяю, никто не будет искать меня здесь. Если мои сторонники отобьются — хорошо, если же нет — на следующий день я обвиняю заговорщиков в попытке переворота и все их крики о том, что я — враг революции, никто не примет в расчет, посчитав обычными отговорками проигравшего. Мне поверят больше: кто нанес первый удар — то и неправ.
