Константин Костин - Моя понимать
Чарльзу понравится, что, по крайней мере, один противник устранен.
А вот новость про дона Мильера ему не понравится…
Совсем не понравится…
* * *Что может быть лучше прогулки на свежем воздухе? Ну, разве что посидеть в прокуренной комнате с человеком, который горит тем же энтузиазмом, что и ты, над общим проектом.
К утру… Ну как, «к утру»… К концу утра проект штампа, работающего от колеса, приводимого в действие силами заключенных, был вчерне готов. Количество кузнецов от необязательных трех, увеличилось до обязательных пяти.
Мастер, который не обладал особенностями яггаев, зевал просто раздирающе, широко раскрывая усеянный мелкими острыми зубами рот, да и у Димки уже горчило во рту от табачного дыма. Флоранс он уже давно отнес в комнатушку, которую присмотрел как раз для подобных случаев, если придется ночевать, а до гостиницы ехать будет лень.
А столица, конечно, изменилась после революции. Как-то все серо, сумрачно, тускло… Хотя, может, все дело в том, что до революции он был здесь летом, а сейчас — уже зима. И пусть по здешнему климату зима больше похожа на дождливый октябрь — это сейчас дождь кончился, хотя низкие серые тучи еще блуждали — все равно настроения погода не добавляла.
Прохожих на улицах гораздо меньше, а те, что есть — стараются передвигаться чуть ли не бегом. Мало карет, те, что есть — украшены скрещенными молотами партии «Свет сердца» и принадлежат, скорее всего, каким-то госструктурам.
Нет дворян и военных, чьи яркие мундиры и камзолы вносили хоть какое-то разнообразие в расцветку одежды прохожих. Вместо них — солдаты Изумрудной армии, в черной одежде и зеленых повязках.
Зеленого цвета вообще много. Можно подумать, что к власти пришли ирландцы или в городе — бесконечный день Святого Патрика. Перекрашены некоторые дома, висят зеленые флаги, зеленые банты и ленты на шляпах, зеленые повязки…
У патрульных на улицах.
Навстречу Димке шли два гнома с зелеными повязками и буквами, чьего произношения Димка не помнил, зато точно помнил, что они означают «Революционная полиция». А рядом на стене висит выцветший плакат «Разыскивается» в котором несложно угадать зверскую яггайскую физиономию бывшего начальника сразу двух особых сысков — королевского и революционного.
— Ух ты, яггай! — один из гномов схватил второго за рукав, — А я думал…
Гномы синхронно посмотрели на Димку. Перевели взгляд на плакат. Опять на Димку. На плакат.
— Слышь, яггай… Ты это… арестован.
На Димку ставились два дрожащих ружейных ствола.
Неожиданно ему стало смешно. В кармане лежит мандат о том, что он — амнистирован и на службе у новой власти. Если бы не было мандата — в кобурах два револьвера. Да угрожать яггаю огнестрельным оружием, все равно что вампиру — связкой лука.
Димке просто стало интересно, как же эти лихие парни — каждый ростом ему по пояс — собираются его арестовывать.
— Яггай, ты — арестован.
— Да, — сказал Димка, и прислонился плечом к стене.
Гномы помялись. Один приблизился к Димке и толкнул стволом в бок:
— Ты должен идти с нами.
— Зачем?
— Ты арестован.
— Что значить эта слово?
Гномы ошарашено поглядели друг на друга.
— Что здесь происходит? — послышался ленивый голос.
— Да вот, гражданин Анри, — гномы чуть ли не обрадовались появлению начальства, тоже, кстати, гнома, — мы яггая арестовали, того самого, с плаката…
— Так ведите его в участок.
— Да он не идет.
— Тогда пусть отправляется своей дорогой. Вы что на инструктажах делаете? Или не слышали, что розыск на гражданина Хыгра отменен?
На гномов было жалко смотреть. Димка не любил, когда люди попадают в неловкие ситуации — он уже собирался закончить шутку с тупым яггаем и показать мандат — поэтому решил объяснить командиру, что его подчиненные не виноваты.
— Уж извини, Хыгр. Понабрали тут…
«…лимиту по объявлению…» — мысленно продолжил Димка.
— …молодежь: ничего не знают, сами преступников боятся. А ты не к нам ли обратно? Не узнаешь меня, что ли?
— Нет, — Димка действительно не мог вспомнить гнома.
— А как ты мне сказал «Твоя говорить плохо сзади моя спина моя откусить твоя голова», помнишь?
Димка вспомнил. Троица гномов, нахально распивавшая в его кабинете, когда он пришел в участок в первый его день в должности начальника особого сыска.
— Моя помнить твоя.
— Слушай, Хыгр, а пойдем на самом деле в участок? Нет, не для ареста. Просто посидим, вспомним прошлое, погово… в смысле, послушаешь новости.
А правда, почему нет? Полчаса есть, почему бы не пообщаться с людьми? Можно, конечно, предположить, что это такой хитрый способ его арестовать. Но, во-первых, слишком сложный — кто мог знать, что он пойдет по этой улице, что он вообще на улицу выберется? — во-вторых, пойманный яггай — очень опасная вещь. Тут главное, сразу понять: кто кого поймал.
— Моя идти.
* * *Димка наконец-то услышал тот самый анекдот о самом себе.
— Летом прошлого года читал яггай лекцию по философии в Академии. И вот один из студентов, молодой маркиз де Карваль, спрашивает его: «Господин яггай, скажите, вот одни философы считают, что человек мыслит головой. Другие же полагают, что мышление осуществляется сердцем. Если правы вторые, то получается, что человек может мыслить и без головы. Скажите, это так?» Яггай подумал и сказал: «Моя не знать. Моя проверить». После чего откусил маркизу голову.
Димке анекдот не показался настолько уж смешным, но гном Анри залился веселым смехом.
Кстати, сколько времени?
— Сколько? — Димка стукнул пальцем себя по запястью.
Увидел непонимающие глаза, выругался про себя, и изобразил, как он вынимает часы из кармана.
— Первый час дня, — сообразил гном.
Пора идти. Кстати, нужно будет купить себе часы. И переделать в наручные.
* * *— Значит, монархисты кончились, — господин Шарль на самом деле был доволен.
— Да, — Джон был серьезен, — Все, кроме одного.
— Упустил.
— Отпустил.
Господин Шарль посерьезнел:
— Не понял.
— Это — черный эльф.
Жители Острова не убивали друг друга. Их и так слишком мало. За исключением случаев кровной мести.
— Дон Мильер… — если бы у господина Шарля были клыки, он бы оскалился.
Да, за исключением случаев кровной мести.
Глава 27
По дороге от полицейского участка до гостиницы, Димка размышлял о том, что Этой стране повезло, что во главе революции стоит именно товарищ Речник. Жесткий романтик, как бы странно это не звучало. Не похожий ни на Робеспьера, ни на Ленина, Сталина, Троцкого, Гитлера… Вышеназванные товарищи (кроме, может быть, Сталина) относились к революции, как к некоей глобальной компьютерной игре-стратегии — если бы в их времена существовало такое понятие — они продвигали прогресс, в своем понимании, не обращая внимания на возможности конкретной страны, имевшей несчастье стать объектом их экспериментов, на желания жителей, ее населяющих, априори считая, что народ глуп и темен и не понимает, что прогресс для них — благо… Они строили страну, идеальный образ которой держали в голове, не задумываясь, как правило, возможно ли это построение на практике. Молчаливо предполагалось, что все достижения прогресса, ими продвигаемые, все технические новшества, однозначно ведут к величию страны, счастью народа в целом и каждого отдельного его представителя, поэтому весь народ в едином порыве, без всяких исключений, будет строить то светлое будущее, которое нарисовалось в воображении одного человека. Когда же хрустальная теория разбивается при столкновении о чугунную реальность, никто не признает, что теория ошибочна и не пытается ее исправить. Сразу выискивается враг, который «гадит» — внешний или внутренний — и от действий которого, ясен пень, ничего и не получается…
