Вера Чиркова - Портрет прекрасной принцессы
— Я не разрешал бы собаке есть это мясо, прежде чем его не отведает кто-нибудь другой, — пришлось пояснить свои действия недоумевающему Рамму, — например, ваш заботливый слуга.
— Как вы можете… я прослужил в этом доме столько лет. — Выговаривая эти упреки, мажордом не переставал неуклонно пятиться к дверям и вдруг развернулся и побежал.
Задумываться, на что он рассчитывал, у меня не было ни секунды, да если бы она и была, это ничего бы не изменило. Годами затверженное правило, бежит — значит, виновен, сработало без вмешательства моего сознания. Рука сама выхватила самый длинный дротик, смоченный мною в снотворном зелье и тщательно высушенный, и сама послала в беглеца. Инстинктивно целясь так, чтобы только слегка оцарапать его кожу.
Мажордом вскрикнул, схватился рукой за правое плечо и, потрясенно уставясь на алые капли, оставшиеся на ладони, начал медленно оседать.
— О, добрые духи! Грег! Что ты наделал?
Рамм попытался проскочить мимо меня к упавшему слуге, но я был настороже.
— Зигель, возьми вон ту скатерть и осторожно переставь ею тарелку с мясом на шкафчик, чтобы Каф не мог достать. К мажордому тоже не прикасайтесь, мой дротик вымазан снотворным. Ну если только не хотите уснуть на пару дней. Рамм, да перестань ты так сопеть! Хорошо еще, что Каф приучен не брать еду у чужих, сейчас он валялся бы рядом с мажордомом. Неужели ты не понял, что твоего слугу давно перекупили? И твой дядя, скорее всего, это знал… или догадался, потому и признался перед смертью в своем обмане. Сообразил, старый сластолюбец, что никаким другим путем не сможет тебя достать, чтобы отомстить. А отомстить он мечтал, это видно из того простого факта, что не признался в оговоре раньше, еще когда немного остыл от первого потрясения. Но сейчас у меня нет времени пояснять тебе все тонкости его подлого замысла, нужно куда-то отнести спящего. Накрывай вот здесь скатертью, берись за руки. Я возьму за ноги, пошли. Зигель, ты отправляешься за вещами, возьми Ивара, это тот парнишка, что привел тебя.
Пока мы укладывали соглядатая в одной из подвальных каморок, служивших когда-то для наказания слуг, тщательно обтирали мокрыми полотнами одежду и мыли руки, я неотступно раздумывал над полученной информацией и определял вопросы, ответ на которые хочу узнать в первую очередь.
— Куда вещи милорда Зигеля? — ворвался в кабинет запыхавшийся Ивар, но Рамм только махнул рукой в мою сторону.
— Есть рядом со спальней милорда Бераммонта свободная комната? — не сомневаясь, что в этом огромном доме такая не одна, все же спросил я и, поймав утвердительный кивок, скомандовал: — Вот туда и неси.
Мрачный Рамм, подтащивший для себя к чайному столику третье кресло, тихонько вздохнул и снова запустил пальцы в густую шерсть пса, тихо млевшего от хозяйской ласки. За пару лет спокойной жизни простым охотником милорд успел прочно позабыть о таких неизменных спутниках богатства, как зависть, лесть, обман, предательство. И теперь не мог скрыть разочарования, открывая их для себя заново.
— Вот он!
Вошедший в кабинет Зигель осторожно, как величайшую ценность, поставил на каминную полку обернутый в кусок бархата портрет и бережно снял ткань.
Так, значит, он все-таки рисовал портреты, этот скрытный лекарь, приставленный к принцессам, вздохнул я, восхищенно разглядывая картину. Так вот почему он так испугался моего вопроса и замкнулся в себе — решил, что нечаянно выдал своего господина. А раз он так решил… стало быть, консорт отлично осведомлен и о его работе, и о его необычайном таланте.
Таланте с большой буквы, иначе я не могу сказать, хотя особым знатоком искусств себя вовсе не считаю. Нет, я, разумеется, сумею отличить мастеров старой школы от новомодных художников, так для того в меня и вталкивали столько лет наставники всевозможные знания и умения.
А вот магии здесь нет, но кто возьмется утверждать, что великий талант сам по себе не является магией? Только более редкой и совершенно неизученной. Иначе как объяснить, что даже я, видевший этих девушек вблизи, на миг попал под обаяние нарисованной красавицы, чудесным образом собравшей в себе все их черты?
— Ну? — нетерпеливо дернул меня за рукав Зигель. — Это она?!
И как я должен ему отвечать?
— Да что же ты молчишь, в самом-то деле, Тай?
— Что вам сказать… этот портрет необычайно правдив… но… тем не менее именно этой девушки на свете не существует.
— Как это? — немедля возмутился Зигель. — Такого не бывает.
— Бывает, если художника зовут Макквин. Он умудрился втиснуть в один портрет черты всех шести принцесс. Вот, например, ротик явно принадлежит Тине, волнистые волосы Эни или Ниле, они близнецы, а глаза — несомненно Элессит.
— А что здесь от Лесы?
— Вот эта лукавая складка возле губ, еще изгиб шеи и, пожалуй, вот эта удивленно выгнутая бровь. — Я попытался помочь другу, прекрасно понимая, как горит его душа в стремлении узнать хоть немного больше о своей возлюбленной. — Но если бы портрет мог говорить и двигаться, ей бы принадлежал самый звонкий голосок и самая гибкая фигурка. Еще самый живой и непосредственный характер.
— Грег… а ей понравились мои цветы?
— Она была так счастлива, словно получила первый букет в жизни. Хотя… возможно, он действительно первый… кроме нескольких старых слуг, девочки ни с кем не общаются. Однако пора бежать, на празднике мне положено быть рядом с ними, а я вообще ушел без спроса. Думаю, сегодня мы еще встретимся, Рамм, ты же сможешь провести Зигеля как дальнего родича? И в последний раз предупреждаю: меня зовут Тай!
И пока Ивар бегал за извозчиком, я все же, несмотря на то что время действительно поджимало, успел выдать вновь обретенным сообщникам самые важные инструкции и задать Рамму несколько интересующих меня вопросов, касающихся лордов, входящих в золотой круг двенадцати. Да пополнить заимствованный у оружейников кошель парой золотых шладбернских кругляшков, изъятых у Рамма.
Возле ворот, широко распахнутых по случаю праздника, уже стояла небольшая очередь из карет и колясок, но знакомый мне стражник никуда не делся, и я ловко проскользнул во двор, показав ему свою изрезанную щеку и сунув в руку греющий сердце золотой кружок.
Около калитки во дворцовый парк тоже было очень оживленно. Как мне пояснил Рамм, морская лестница дворца ведет на широкую террасу, с которой за морским праздником традиционно наблюдает правитель и лорды золотого круга. Вместе с семьями и самыми важными лицами герцогства. И теперь под неусыпным оком начальника стражи и двух монахов сдают на хранение различного размера ножны, украшенные камнями и золотом. Вместе с оружием, разумеется.
