Ашу Сирай (СИ) - Зикевская Елена

Бусина на браслете была бы чернее черного.

Только… только браслета двух судеб на моём запястье больше не было.

Он не хотел связывать себя и меня.

«Не смей возвращаться в мой храм! Никогда! — Ваше желание исполнимо, Ёзеф… Прощайте…»

Вот о чём он говорил. Слепой Ашу Сирай никогда не вернётся в храм Сурта…

— Ненавижу это слово… Неужели ничего нельзя сделать⁈ Ты же говорил, что здесь самые лучшие целители! Ты мог бы вернуться в храм не как Ашу Сирай, а…

— Ты, в самом деле, решила, что я могу обмануть служителей Сурта? — Джастер приподнял брови. — Брось, Янига. Они и без маски узнают, кто я, и не станут мне помогать. Никто из Взывающих и целителей не нарушит волю своего бога. Кроме того, даже Сурт не может исцелить Ёзефа, пока есть Завеса. А если бы её не было, я бы справился с этим сам.

— По… почему ты не убил эту змею? Ты же мог…

— Он уже атаковал, ведьма. Я просто не успел бы его убить. А потом было не за что. Ты его спугнула, когда он грелся на солнце, и он просто защищался. — Джастер пожал плечами. — Кроме того, это мукрин, священная змея Датри, «воля Великой Матери», как его ещё называют. Он далеко и метко плюётся ядом, который смертелен для людей. Хорошо, что это была молодая змея, и я почти успел увернуться, поэтому всего лишь ослеп.

Джастер снова отвернулся и обнял колени.

Я только молча стискивала кулаки и кусала губу, понимая, что он прав. Совсем забыла, что Ашу Сирая не тронули в Онферине только потому, что такова была воля Тёмноокого.

Священная змея Датри… «Воля великой Матери»…

Только она была направлена на меня, а не на него.

Это я, задумавшись и замечтавшись, забыла обо всём и потревожила отдых мукрина, а не Шут.

Он принял этот удар судьбы вместо меня.

— А Игвиль⁈ — внезапно вспомнила я. — Он⁈.

— Я же не умираю, ведьма, — холодно срезал он меня. — Ты свободна и можешь уйти, Янига. Как видишь, я теперь калека и бесполезен для тебя. Думаю, тебе лучше будет вернуться в Кронтуш и жить там вместе с твоей наставницей. До Арсаниса и торгового тракта осталось совсем немного. А там доберёшься до Кронтуша с торговым караваном.

Вот так мне. Горькой и честной правдой, как всегда.

Калека. Великолепный воин и легендарный мастер смерти, в один миг утерявший зрение из-за меня, он и в самом деле был готов к тому, что я… что я брошу его и уйду.

Потому что… Он больше не может быть «псом», не может быть Ашу Сираем, не может торговать, не может помочь мне справится с Вахалой и её демонологом. Он больше не может сражаться. А значит… Значит, встреча с его врагом будет для него смертельной.

Игра закончилась. Шут проиграл.

Что бы он там не поставил, исход очевиден. Как только враг его найдёт — всё будет кончено.

Да даже не будь этой Игры и Вахалы, зачем молодой и красивой ведьме — слепой калека?

Он не может меня видеть, не может обо мне позаботиться, не может защитить. Он теперь сам как младенец. Без помощи и шагу не ступить.

Х-ха… Мечтала, чтобы он остался с тобой, да, Янига? И вот такого его ты тоже хочешь? Готова остаться с таким мужчиной? Пока его не убьют на дороге прислужники Вахалы, да и тебя заодно.

Решила, что не будешь ему обузой, а теперь… Теперь он сам…

— А… а ты? — я с трудом сглотнула, сама не понимая, что за слова застревали у меня в горле. Обиды? Обвинений? Сожаления? Раскаяния? Оправдания? Жалости? Стыда?

Что… Что мне теперь делать⁈ Великие боги…

— А что я? — он устало пожал плечами. — Я — Шут, разве ты забыла? Чтобы петь и играть — глаза не нужны.

Конечно, не нужны. Бахира будет его глазами… Ровно до тех пор, пока их не убьют на дороге разбойники, или не найдёт враг Джастера.

Я не успела ничего ответить: раздались шаги, и на полянку вышла Бахира. В одной руке она несла котелок с водой, а в другой — длинный сухой шест с обломанными комлем и ветками, бывший когда-то молодым деревцем. Судя по её виду, она плакала у реки, а потом умывалась, приводя себя в порядок. Вся краска была смыта, а горе проложило заметные морщины на её лице.

— Я принесла тебе воды, Джасир. — Она поставила котелок подальше от костра и вещей и подошла к Шуту. — И ещё… это.

Женщина взяла руку Шута и вложила в ладонь самодельный посох.

Пальцы Джастера легко скользнули по гладкой коре, изучая дерево, и я вдруг вспомнила, как он любил вырезать игрушки, сидя у костра…

— Спасибо, — негромко сказал он, сжимая тонкий стволик. — Из него получится хороший посох.

Бахира часто заморгала и поспешно вытерла глаза кончиками пальцев.

— Пойдём, я помогу тебе умыться.

— Хорошо, — благодарно улыбнулся в ответ Джастер, вставая и протягивая ей руку, а в другой сжимая свой новый посох.

Я смотрела, как они шли к котелку, как Бахира ласково и заботливо просила Шута наклониться, и лила ему воду на руки, пока он умывался, и чувствовала себя… лишней. И совершенно опустошённой.

В один миг из-за глупой, нелепой случайности все мои планы рухнули. В один миг Джастер из могучего и грозного воина стал калекой. В один миг я осталась без его заботы и покровительства. В один миг вся моя любовь подверглась… жестокому испытанию на свою истинность.

Легко любить и желать сильного и красивого мужчину, который умеет за себя постоять и позаботиться о тех, кто рядом.

А как любить калеку? Как любить того, кто сам нуждается в помощи и заботе других?

— Благодарю, — Джастер с улыбкой вытирал лицо чистым лоскутом, который принесла ему Бахира, а та смотрела на него с горькой и ласковой улыбкой. — Так намного лучше.

— О, Джасир… — женщина бережно и ласково коснулась его щеки ладонью. В её голубых глазах стояли слёзы, но сам взгляд…

Сам взгляд был полон такой любви и сострадания, что мне стало жгуче стыдно за свои мысли.

Вот так и любят, ведьма. Думая о другом, а не о себе. Бахире всё равно, стал он калекой или нет. Она пришла, чтобы быть с ним, и она будет с ним. Не из-за долга, а потому что любит его.

— Чем ещё я могу…

— Я бы поужинал, — Джастер благодарно ей улыбнулся, возвращая мокрую тряпицу и нашаривая лежащий на земле посох. — А потом можно и поговорить. И улыбнись. Мне нравится, когда ты улыбаешься.

Бахира вытерла глаза кончиками пальцев и попыталась улыбнуться.

— Хорошо, Джасир, пойдём.

Она взяла его за руку и повела обратно к костру. Джастер легко водил концом посоха по траве и если бы не его глаза и горестное лицо Бахиры, можно было бы подумать, что он просто изображает слепого…

Я посторонилась с дороги, стараясь не смотреть в лицо Шута. Он легко и по-доброму улыбался, доверчиво идя рядом с женщиной, как сын рядом с матерью, а его глаза были открыты.

Только зрачки серых глаз заметно посветлели и отливали голубым, как лёд над чёрной водой.

Ужин проходил в молчании. Точнее, молчала я, а Бахира то и дело говорила с Джастером. Она дала ему в руки миску с кашей, положила в ладонь сушёные фрукты, подала чашку с чифе.

— Поешь сама, — ласково улыбался в ответ Шут. — Уж ложку до рта я донесу.

— Ох, Джасир…

Бахира в ответ вздыхала и качала головой, то и дело стремясь прийти ему на помощь. Но Джастер и в самом деле справлялся сам. Он даже чашку с чифе поставил возле себя так, что без труда брал её на ощупь.

Я же молча и без всякого аппетита ковырялась в своей миске. И отчаянно завидовала тому, как легко Бахира приняла случившееся и теперь искренне говорит с Джастером.

Поговорить после ужина…

Знаю я, о чём поговорить. Только вот… Только вот сказать мне ему нечего.

Потому что… Потому что и уйти совесть не позволяет, и остаться я… я…

Матушка, неужели он был прав и моя любовь — всего лишь увлечение? И я… Я такая же, как несостоявшаяся невеста Микая? Только она замуж по расчёту за сынка старосты выскочила, а я… А я готова бросить Шута только потому, что он стал калекой и больше не может мне помогать?

Я что, в самом деле, на такое способна?