Джезебел Морган - Охотники Смерти, или Сказка о настоящей Верности
Рида скрипит зубами, удерживаясь от стремления броситься вслед за своими учителями. Кир оглядывается, его взгляд беспечен и равнодушен, но столкнувшись со взглядом ученицы, он становится предупреждающе-тревожным. В ушах девушки снова звенит истошный шёпот-крик "беги!".
Едва слышно застонав от невыносимой боли, горянка склоняет голову в молчаливом согласии. С усилием трёт виски и глаза, пытаясь сдержать предательские слёзы. Ведь они здесь не помогут.
Сейчас ей надо уйти, чтобы не видеть смерти тех, кто стал ей дороже всего. Но… Вчера она уже ушла, подчинившись приказу, но разве от этого стало кому-нибудь легче?! Нет, сейчас она не уйдёт, она должна найти способ спасти учителей! Должен же быть выход, должен… Ведь Дикая говорила, что не бывает безвыходных ситуаций!
Рида медленно подняла голову, сдерживая панику от осознания своей беспомощности. В широко открытых глазах нет слёз, девушка смотрит на происходящее, но не видит этого. Разум с равнодушием камня фиксирует всё, но нет ни мыслей, ни чувств. Alfie — милостивая госпожа.
Кир поднимается на эшафот быстро и уверено, она различает на его губах улыбку — странную, мрачную, жёсткую. И внезапно болезненно-ясно осознает, что Сын Ночи уверен в том, что всё это — очередная блажь его напарницы, что сейчас, когда явится палач, она жёстко рассмеётся, сбросит апатичную маску и устроит кровавую бойню, прорубая себе дорогу из города. Рида всхлипывает, слёзы снова катятся по щекам — она чувствует, что усталость Дикой — не маска, скрывающая холодную ярость битвы. Её жестокая наставница действительно смирилась.
Как она смеет?!
Ярость поднимается из тёмных глубин души, что-то болезненно вибрирует в груди, гнев затопляет разум. Со свистом втянув воздух сквозь сжатые зубы, девушка начинает проталкивать сквозь толпу к грубо сколоченному помосту. Его мастерили за одну ночь, желая как можно скорее уничтожить страшных тварей в человеческом облике, проклятых Охотников, так небрежно относящихся к чужим жизням. Гильдию Охоты, самую таинственную и самую закрытую, боятся и потому ненавидят, и когда в руки людей попали двое Охотников, так удачно запятнавших себя "левым" убийством, их бросились убивать. Даже палача из многолетнего запоя вытащили, ведь не было времени виселицу строить.
Наверное, недовольным в этот день был только палач. Он стоит у края эшафота, опираясь на тяжёлый двуручник, мясистый нос вызывающе алеет на бледном лице, до половины скрытом маской. Рида косится на него с заметной враждебностью, жалея, что не может убить его. Ведь это так глупо…
Она стоит у самого помоста, но наставники и не смотрят в её сторону. Это… горько и обидно, в груди ворочается острый кусок льда, разрывая сердце, прорывая лёгкие, и от этого сбивается дыхание, ком подкатывает к горлу, страшное предчувствие обжигает душу.
"Надо смириться, — твердит она себе. — Я ничего не могу исправить, а значит должна буду учиться жить одна, без поддержки. Я ничего не могу исправить. И это унижает".
Напыщенный человечек, чиновник в потёртом сюртуке цвета старой крови, читает обвинительный приговор. Что-то одобрительно ревёт толпа, солидно рыдает толстый трактирщик, и все стараются выразить ему свою безмерно фальшивое сочувствие.
Палач уныло размахивает мечом, показывая толпе своё так называемое мастерство. Кир что-то тихо шепчет стоящей рядом Дикой, по его губам змеится злая улыбка. Седая женщина лишь пожимает плечами, взгляд её пуст.
Когда вопли толпы становятся из восторженных гневными, палач прекращает махать двуручником. Злой смех разбирает Риду: по представлению горянки, палач, этот не в меру упитанный работник плахи и топора, машет свое железкой (на звание меча это не тянет!), словно мух от себя отгоняет.
К плахе (трухлявой колоде, разваливающейся на глазах) выталкивают Дикую. Она медленно идёт, низко опустив голову и ни на кого не глядя, опускается на колени так резко, словно ей безжалостно подрубают ноги.
Помощник палача в ярко-красной накидке настороженно подступает к ней, он должен прижать её к голову к плахе, но Дикая, упрямая, злая Дикая, сама кладёт голову на дерево. Ей уже всё равно, она твёрдо решила умереть. В глазах стоящего за её спиной Кира разгорается мрачное торжество.
Рида хочет зажмуриться, чтобы не видеть, не знать, как чудовищна смерть, но не может даже вздохнуть, тело, закованное в лёд близкой истерики, не слушается своей хозяйки. И ей остаётся только смотреть, ненавидя себя за беспомощность…
И она смотрит. Она хочет крикнуть Киру, такому спокойному, такому весёлому, что это всё — на самом деле! Что Дикая не вскочит и не убьёт палача, что она не играет — она на самом деле не чувствует ничего и только поэтому не боится смерти!
Но ей нельзя кричать. И она смотрит, как медленно, неуверенно размахивается палач, примеряясь к беззащитной шее жертвы. Сын Ночи тоже смотрит, с каким-то мелочным удовольствием, наслаждаясь "игрой"… то, что это не игра он понимает слишком поздно.
Тонкое, благородное лицо искажается в маске страха и гнева, с протестующим воплем он вскидывает руки, но… поздно.
Меч падает на шею Дикой, проходит сквозь неё… не причиняя вреда. Палач недоумевающе косится сначала на орудие убийства, затем на коленопреклонную преступницу. Дикая не шевелится и, кажется, даже не дышит. Со странной уверенность Рида понимает, что сознание Охотницы наполнено серебряным сиянием, чистым, звонким, мертвым. Мысли похожи на осколки кристаллов, так же завораживающе переливаются злой иронией и мягкой усталостью, тихой печалью и желчной злостью. А ещё она спокойна, непоколебимо спокойна, ибо Риде, маленькой глупой ученице, ничего не грозит, она её спасла, вытащила, значит долг выполнен…
Горянка зажмуривается, надеясь избавиться от льдисто-тёплого морока. Она понимает, что больше никогда не сможет ненавидеть свою наставницу.
В ладонях Кира всё ещё мерцает звёздным хрусталём злая магия. Его совершенное лицо замкнуто и холодно, Сын Ночи полностью сосредоточен на предстоящей битве. Путы падают с его рук, оборачиваются серым дымом прежде, чем касаются грубых досок помоста. Ночь за его спиной расправляет крылья, унылое утро трусливо отступает перед тенью прекрасной Госпожи.
С радостным криком Рида бросается к своим учителям, не чуя ног взлетает по неровным ступеням, обнимает всё ещё стоящую на коленях женщину. Тело Дикой кажется странно горячим, словно она сжигает саму себя в странной борьбе. С трудом подняв наставницу, горянка оттаскивает её под защиту Кира. Сын Ночи едва заметно улыбается своей сообразительной ученице, но улыбка эта страшна, как ночной кошмар, как обещание жестокой смерти.
