Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – бургграф
Едва подъехали к дому, Бобик ринулся по дорожке, взлетел на крыльцо и пропал из виду. Я прыгнул на землю, чувство тревоги охватило с такой силой, что ноги сами понесли почти бегом, а в дом я ворвался с такой скоростью, что едва не догнал Бобика.
В первых двух комнатах пусто, взгляд зацепился за перевернутые стулья. Стол перебит надвое, словно великан ударил огромной палицей. Красные пятна на полу, сердце мое сжалось, и хотя все же понял, что это вино, вон даже черепки разбитого кувшина, но страх заползает все глубже.
Донесся плач, я взбежал по лестнице. Дверь в спальню Амелии сорвана с петель и висит наискось. Амелия лежит вниз лицом на кровати наискось, платье изорвано, обнажая красные ягодицы, рука бессильно свесилась на пол.
– Амелия! – вскрикнул я.
Она слабо шевельнулась, в коридоре послышались тяжелые шаги. Не оборачиваясь, я крикнул:
– Сэр Торкилстон, задержите детей!.. Им сюда нельзя.
– Сделаю, – донесся его напряженный голос.
Я бережно подхватил Амелию, через обе руки сразу пошла лечебная мощь, Амелия задвигалась, попыталась прикрыть себя остатками разорванного платья. Лицо обезображено огромным кровоподтеком, губы распухли, один глаз заплывает, на обеих грудях кровавые царапины, однако быстро начали затягиваться.
Она проговорила слабым задыхающимся голосом:
– Ваша милость… не надо на меня смотреть…
– Мне можно, – ответил я. – Я почти монах. Дай осмотрю… Кости не сломаны…
– Нет, – ответила она и скривилась. – Надеюсь, что нет…
Я с великим трудом удерживался от того, чтобы тут же не залечить ей все побои и ссадины полностью, но это не останется незамеченным, а мне лучше хранить свои козыри в тайне.
– Кровоподтеки за неделю сойдут, – сказал я, – а что еще… кто это был?..
Я не спрашивал, что они с нею сделали, это и понятно, самое мерзкое, что можно сделать с женщиной – это грубо и властно изнасиловать, доказывая свою полное превосходство.
– Кто это был? – повторил я.
Она прошептала:
– Ваша милость… вы же знаете…
Я спросил люто:
– Это Бриклайт?
– Четверо его сыновей, – ответила она. – Пришли со своими слугами, но тех оставили внизу… а сами… сами…
– Все понятно, – прервал я быстро. – Это были сыновья Бриклайта. Что они хотели?
Она попыталась приподняться, со второй попытки уцепилась за спину кровати и села. Я боялся поддержать, а вдруг инстинктивно залечу все, а она проговорила тихо:
– Что всегда хотят…
– Чего? – спросил я напрямик. – Если просто женщину, то город полон дешевых шлюх. Да и при нынешних нравах с их деньгами можно и не шлюх.
Она смотрела на меня одним глазом, второй непостижимо быстро закрывала наползающая опухоль.
– Ваша милость, зачем это вам?
– Я ел твой суп, – ответил я, – ел твой хлеб. Я хочу знать, что здесь происходит.
Она прошептала:
– Наш сад…
– Что с ним? Не те яблоки растут?
– Бриклайт еще три месяца тому предложил мне продать его, – ответила она тихо. – А потом…
– Ну-ну?
– Потом предлагал все настойчивее.
Я процедил зло:
– Ты отказывала, и вот он… да?
– Да, – ответила она тихо. – Они сказали мне… что, если я не продам им эту землю, меня сожгут в моем доме… вместе с детьми…
Я помолчал, какая-то часть нормального человека пискнула, напоминая, что мне надо на Юг, а местные разборки – не мое дело. Может быть, эта женщина сама виновата. В смысле, взяла когда-то деньги и не вернула, а за это требуют отдать землю, а то и другие варианты, в кои вникать совсем не мое дело.
– Крутые, – проговорил я, темный гнев начал формироваться во мне медленно, тяжело и неотвратимо, как звездная туманность, – они в самом деле… власть? И теперь наслаждаются безнаказанностью?
Она промолчала, только судорожно вздыхала. В комнату вбежал, оставив детей, Пес. Остановился напротив кровати, вздохнул, а потом я с дрожью увидел, как желтые глаза загораются багровым огнем, и через минуту там уже полыхает адское пламя.
– Тихо-тихо, – произнес я, – понимаю твои чувства. Если понадобишься, я позову тебя. Но сперва попробую сам…
В дверном проеме появилась коренастая фигура Торкилстона. Он прогудел угрюмо:
– Я пока что занял детей…
– Чем? – спросил я.
– Разрешил им помыть коня. Чуть не передрались, кому первому щетку…
Амелия закуталась в одеяло, Торкилстон подошел по моему кивку. Лицо его был серьезным, в глазах блеснул гнев.
– Госпожа, – произнес он, – я считаю своим долгом предложить вам свой меч и защиту. И даже если отвергнете, я считаю своим долгом вас защищать…
Она в растерянности переводила взгляд с одного на другого, я поднялся.
– Сэр Торкилстон, нам нужно поговорить. А госпожа Амелия пока переоденется.
Он косо взглянул на меня, прозвучало это у меня формально, как будто она сменит к обеду одно платье на другое. Сам чувствую, что временами начинаю меньше сопереживать отдельным людям… наверно, это во мне пробуждается государственник.
В коридоре я сказал люто:
– Сэр Торкилстон, вы дольше меня в городе. Скажите, что этими Бриклайтами так движет, если жаждут захватить этот участок даже ценой такой гнусности?
Он пожал плечами:
– Я думал, знаете. Во всяком случае, в городе знают все. Бриклайт страстно жаждет построить большой порт. Это цель всей его жизни. Когда земли госпожи Амелии перейдут в его владения, он тут же развернет грандиозное строительство. Старый порт расширится втрое, корабли перестанут простаивать…
– …а доходы Бриклайта взлетят до небес, – закончил я.
Мы спустились в столовую, через распахнутые двери видно, как Пес, конь и четверо детей бегают по двору, счастливые и беспечные.
Глава 12
Торкилстон тяжело опустился на лавку, локти упер в столешницу, стол протестующее заскрипел, а сэр Торкилстон опустил голову на скрещенные пальцы рук и надолго задумался.
– Да, – проговорил он наконец. – Я как-то так далеко не заглядывал. Хозяин порта будет и хозяином города, а там неважно – бургомистр он или нет. Весь город существует только благодаря порту. Все жители обслуживают моряков и торговцев, будь это шлюхи или кузнецы, что подковывают коней. А если начнется расширение порта, в город съедутся массы плотников, столяров, землекопов, каменотесов, понадобится добавочный народ, чтобы им строить дома, кормить и одевать…
Перед глазами встала картина грандиозного строительства, что-то типа того, как Петр Первый с топором в руках строит корабли.
– Понадобятся, – сказал я осторожно, – и новые корабли?.. Повместительнее, побольше…
