Сергей Юрьев - Хрустальная колыбель
— А где ты достал столь замечательный плод? — поинтересовался Траор, облизывая губы, на которых ещё сохранился привкус терпкой вяжущей сладости. — Тоже от Хомрика осталось?
— От Хомрика здесь ничего не осталось, кроме вони! — Проповедник был явно раздражён болтовнёй товарища по несчастью. — Места надо знать! Ты тут лет двести ошиваешься, а до сих пор — как слепой котёнок. Мои труды читать надо! И откроются тебе Истина, Свобода и Совершенное Удовольствие.
— А ты мне скажи… — Но Резчик уже заметил, что блаженный Брик вновь взял перо, а значит, его, Траора, блестящего кавалера, приятного собеседника, Избранного, создателя великого множества изваяний Великолепного, которые, наверное, до сих пор служат лучшими украшениями капищ, — уже просто не видят и не слышат, как будто он — презренная пыль под ногами какого-то выскочки, которого Гейра притащила сюда и представила Великолепному без году неделя тому назад. Что ж, когда будет возможность, он, Траор-Резчик, припомнит все обиды, которые успели накопиться за всё время их вынужденного соседства…
Кстати, а сколько времени на самом деле прошло с того ужасного момента, когда рухнула Чёрная скала, проснулись Инферы и Великолепный перестал являть себя своим верным соратникам? То есть соратнику… Поскольку счёт времени здесь был невозможен, казалось, что одна вечность уже прошла.
— Глубокоуважаемый, несравненный, славный отец Брик! — Резчик нашёл в себе силы произнести эти слова торжественно и подобострастно, как, бывало, лишь изредка обращался даже к самому Мороху, самому Великолепному. — Мне не хотелось бы растратить по пустякам и провести в праздности отпущенное мне время. Позволь мне стать твоим учеником, но сперва скажи, откуда у тебя тот славный душистый плод, который так потешно забрызгал мой камзол.
Брик не отозвался. Значит, дешёвой лестью его сегодня не купишь.
— Я должен признаться, мой дорогой друг…
Проповедник с некоторым удивлением глянул на Траора, который продолжал висеть под потолком в позе глубокого раскаянья — поджав под себя пятки и смущённо комкая в руках широкополую чёрную шляпу с алым пером.
— Я должен признаться, что недавно, воспользовавшись твоей отлучкой, я прочёл десять локтей твоих рукописей. «Можно быть ниже Греха, не ведая, что творишь, но можно быть и выше Греха, понимая, что условности созданы лишь для того, чтобы каждый нашёл в себе мужество, отвагу и силы, чтобы их преодолеть. Цель жизни — движение вперёд, и всякий путник, входя в дом, стряхивает пыль со своих башмаков…» — процитировал Резчик. — Крепко сказано! Даже Великолепный одобрил бы. А я так вообще в восторге. А теперь скажи, откуда у тебя эта фига. Я же чую, что ты не сам её придумал.
Теперь чувствовалось, что Брик настроен уже не так решительно. Слышать из чужих уст собственные слова было настолько приятно, что он даже слегка разомлел.
— И зачем тебе это знать? — Вопрос был задан не столько затем, чтобы получить ответ, а лишь из желания получить ещё порцию лести.
— О, славный Проповедник. Я не хочу, чтобы ты отвлекался из-за всякой ерунды от твоих бесценных трудов, и если ты желаешь получить ещё несколько таких плодов, я бы мог сам доставить их тебе. Тем более что один из них ты потратил на меня, неблагодарного.
Такой тон бывшему Служителю был явно по душе, и он расслабился окончательно.
— Тут, в замке, есть одно окошечко, которое выходит прямо в чудный сад. Наверное, Хомрик через него за нимфами подглядывал.
Резчик напрягся, услышав про нимф, но Брик величественно держал паузу.
— Ну?
— Не нукай, не запряг!
— Прошу извинить, но мне так не терпится оказать услугу и загладить свою непростительную грубость.
— На девок тебе скорее поглазеть хочется, а не услугу оказать. Пока я тут с тобой языком треплю, давно бы уже сам сходил.
— Мой повелитель. — Резчик впервые так обратился к Брику. — Смею заметить, что если за тем окном именно то, о чём я подумал, у нас появляется шанс выбраться отсюда. Вы сможете проповедовать своё учение на площадях, воздвигать капища и вести за собой тысячи последователей!
— А ну, говори всё, что знаешь! — Проповедника охватило небывалое волнение лишь оттого, что он живо представил себе то, о чём только что услышал из уст надоедливого соседа.
Траор медленно опустился вниз, присел на лавку рядом с Бриком и склонился над его ухом, как будто кто-то мог их подслушать.
— Я давно знал, что Хомрик пытался подобраться к Древним. Уж не знаю, зачем ему это понадобилось, но об этом окошечке, наверное, даже Великолепный не знал, а то б ещё раньше его в порошок стёр. А Древние — народец уже полудохлый, но живут они в двух мирах — и здесь, и там. Значит — дорогу знают. А уж чем их умаслить, я найду. Они, по слухам, только и знают, что пляски плясать да друг на друга любоваться. Только мне сперва надо книжечку твою прочесть — про Совершенное Удовольствие. Может, пригодится… Может, ты додумался до такого, чего даже я не знаю…
Он лежал в центре небольшого лотоса, уходящего корнями в вечность, и белые лепестки то и дело смыкались над ним, отгораживая уши от чудного пения птиц и шелеста травы, а глаза — от золотистого сияния, дарующего радость и покой… Что такое радость? Что такое покой? Об этом ещё предстоит узнать, а пока довольно того, что их можно ощущать. А вот в этих зелёных глазах, что смотрят на него с нежностью, есть радость, но нет покоя. А что такое нежность?
Глава 7
БЕРУХЛЮТЦА — это слово используется в 117-ти известных заклинаниях. Что оно означает, никому не известно, но без него заклинания почему-то не действуют.
Книга Ведунов, раздел «Заклинания»
Дозоры стояли чуть ли не за каждым кустом, но она для них была лишь клочком утреннего тумана, который почему-то забыл рассеяться в горячих солнечных лучах. Стражники, дремавшие у входа в сторожевую башню, тоже не заметили Сольвей — она тенью промелькнула между ними и теперь поднималась вверх по скрипучей лестнице. Щарап была где-то поблизости, за одной из этих дверей, обитых бычьими кожами, выходивших на узкую площадку между лестничными пролётами. Долго искать не пришлось. Приложив ухо ко второй двери, ведунья услышала характерный старушечий храп с присвистом, смешанный с сонным бормотаньем. Серебряный оберег, подаренный когда-то Служителем Герантом, вдруг похолодел на груди, и таким же холодом пахнуло из трещины в стене. Храп прервался, а значит, старуха проснулась, почуяв неладное.
Дверь с грохотом распахнулась, так что Сольвей едва успела отскочить, а Щарап уже стояла в проёме, выкатив на ведунью два водянистых бледно-серых глаза.
