Светлана Прокопчик - КРЕСТ
Покуда Оттар бегал за клинком, Эрик успел насладиться вкусом собственной крови и вытереть испачканную руку о снег. И стоял, поджидая противника.
Как же так, растерянно думал Оттар, почему меня не предупредили, что он прекрасный фехтовальщик… Вальтер, мерзавец, отомстил! Соловьем разливался, старался уверить, что Эрик никуда не годится… Как же, не годится!
Эрик веселился. Он перестал прикидываться — безобидным, снулой рыбой, книжным червем, кем бы то ни было еще. Оттар понял, что князя не знает и не знал никогда. То, что Эрик вытворял на площадке, было искусством высочайшей пробы. Оттар о таком лишь в книгах читал — в тех, которыми полнились библиотечные шкафы в Найноре. Эрик развлекался, парируя любые выпады немыслимым образом; казалось, он предвидит все движения Оттара. Он гулял по площадке, преспокойно поворачивался к противнику спиной, перебрасывал шпагу из руки в руку и болтал с ликующей толпой, спрашивая, не пора ли зарезать Оттара и переместиться в ближайший кабачок. Иногда он решал, что надо дать противнику отдышаться, и обезоруживал его, а сам уходил подальше.
Толпа рыдала от счастья, выла, свистела и улюлюкала.
А Эрик играл с Оттаром, как кошка с пойманной мышью, наслаждаясь собственной ловкостью и отточенным мастерством. И точно так же, как кошка с мышью, знал, что никуда Оттару от него не деться. Вот наиграется и зарубит. Не тогда, когда улыбнется удача, а когда захочется настоящей, большой крови. Все продумал, и сейчас издевался над противником, заставив его метаться, отбиваться суматошно и едва ли не кричать от ужаса.
И еще Оттар внезапно понял: он не может справиться с Эриком. Даже когда помощь обещал сам Устаан — не может. Все бесполезно!
У страха есть и хорошая сторона — на несколько мгновений он утраивает силы, делая человека безрассудным. Правда, всего на три-четыре секунды, а потом становится еще хуже, когда тот же ужас сковывает движения. Понимая, что проиграл, зверея от паники и предчувствия близкой гибели, Оттар пошел в атаку. И… вот тут-то ему и помог Устаан. Отбив шпагу Эрика, Оттар воспользовался возможностью замаха. И рубанул, собрав всю свою колоссальную силу в одном движении.
Эрик распознал его замысел, но сделать ничего не мог: прием был рассчитан не на ловкость, а на силу. Его шпага сломалась, а клинок Оттара прошел по правому плечу, рассекая мышцы и кроша кости. Эрик выронил огрызок шпаги, упал на колено, снег мгновенно пропитался кровью.
Я победил, твердил себе Оттар. Я все-таки победил, билось в мозгу. Но мысль эта рождала не радость — слепой ужас. Тот ужас, который уже успел завладеть всем его существом, пролез в кровь, затуманил рассудок. Оттару оставалось нанести лишь один удар. Последний. Вместо этого он с остекленевшими глазами пятился от поверженного врага.
— Трус! — визжал Гран. — Добей его! Добей его, ты, ублюдок паршивый!
Но Оттар больше не владел собой. И вместо того, чтобы приблизиться к князю, с удовольствием удрал бы — если бы ноги его слушались.
Эрик пытался встать, кровь лила ручьем. Драться с такой раной он не мог точно. Вполне возможно, что он истечет кровью раньше, чем врач успеет наложить швы, думал Оттар в замешательстве. Но сдаваться князь не собирался.
…А Оттара будто озарило резким синим светом. И тогда ему стало по-настоящему жутко. Потому что он понял, что именно заинтересовало в Эрике Повелителя поначалу. И почему тот вдруг отдал приказ убить его.
Ожив, возникла перед его взором замурованная комната в Найноре, куда Оттар проник однажды, уснув на кушетке в галерее. Вновь он увидал портрет… В тот же миг видение распахнулось, словно врата, и Юлай шагнул из рамки картины в мир реальный. Оттар едва не закричал, узрев перед собой не Эрика, нет.
И будто не на утоптанном снегу Дурканского парка он стоял, а на плоском каменном кругу. Солнце померкло, скрывшись за диском луны. Багровая тьма заливала округу, мешая разглядеть то, что находилось за краем каменной площадки.
А посреди нее упал на колени Юлай Валенсар. Еще живой. Зажал ладонью рану на груди. Рану, нанесенную Хустанкарном. Каменным топором Устаана. Топором, который Оттар держал в трясущейся руке. Да полно, Оттар ли это был?!!
Юлай Валенсар поднял голову, открыв искаженное мукой лицо. И даже бездна не могла вместить в себя всю боль, которая выплескивалась из сиявших расплавленным серебром очей умирающего мага. Боль, прожигавшую Оттара насквозь.
Он закричал, отшатнулся, зажмурился, а когда проморгался, каменная площадка исчезла, растворилась в ледяном воздухе. Был Дурканский парк, был снег, пропитавшийся кровью. И был… Юлай Валенсар. Зажимающий ладонью рану.
А позади него, за веревочным ограждением, Оттар увидал Альтара Тарнисского. Как же он сразу не признал его в том белобрысом наглеце? Наверное, черти съели глаза Оттара. Зато в очах Альтара сияла Вечность — темно-синяя, молчаливая, никому и ничего не забывшая.
Буря в канун Юлаева дня, вспомнил Оттар все, что тогда наговорил Альтар про рождение Юлая. Старая мать, розы на рассвете. Да, все так и произошло.
Помнил Оттар и иное — еретическое предсказание Альтара, то самое, за которое его будто бы казнили. Альтар ведь сказал: Юлай возродится, чтобы отомстить Устаану за свою смерть.
Возродился.
Устаан сначала прельщал, а потом приказал убить Эрика Хайрегарда только лишь потому, что Эрик Хайрегард в действительности был родившимся заново Юлаем Валенсаром.
И Оттар не мог не бояться того, кого боялся сам Устаан.
…Люди затаили дыхание, наблюдая за драматическим поединком силы воли и силы физической. Эрик получил тяжелое ранение, но никто еще не понял, что и Оттар не может драться — он с трудом скрывал паническую дрожь. Он готов был на все, лишь бы избежать дальнейшего боя с этим безумцем, просто потому, что знал уже, какая подлинная мощь скрывается за вроде бы заурядной одержимостью берсерка.
Белобрысый наглец, похожий на Альтара Тарнисского, перескочил через веревочное ограждение, подбежал к Эрику. К ним метнулся Велинг. До Оттара долетели обрывки разговора. Белобрысый рвался продолжить поединок вместо Эрика, вопреки всем правилам. Велинг его увещевал, а белобрысый твердил, что у него к Оттару личные претензии. Потом он назвался, и Оттар понял, что если не успеет объявить поединок законченным, то его не спасет ничто. Не тот противник навязывался ему в убийцы, чтобы надеяться на благополучный исход.
К счастью, он успел овладеть собой настолько, что мог говорить, не опасаясь выдать ужас.
— Эйнар, — обратился он к своему секунданту, — поединок закончен. Князь безоружен, и рана смертельная. Я не палач, чтобы добивать его.
