Татьяна Стекольникова - Здравствуй, Гр-р!
— Полина, мне необходимо поговорить с Антоном Владимировичем…
— Говори здесь, при мне…
— Это касается только Шпинделя и меня… Ты получишь его назад в целости и сохранности…
И я повела адвоката через гардеробную в спальню Анны.
А я еще сомневалась в умении Антона владеть собой! Убийца на месте своего преступления — и только покраснел. Но Шпиндель краснел всегда. По любому поводу. Как узнать, он залился краской, потому что уличен в преступлении, — или потому, что сгорает от любви? Я не стала нажимать на синюю кнопку. Попробуем разобраться без нее.
Я усадила адвоката на тот самый диванчик, откуда я стартовала домой, в двадцать первый век, а сама села рядом.
— Антон, я знаю, что стилет ваш…
— Откуда?
— Знаю — и все.
— Нет!
— Больше того, я знаю, что вы убили Стремнова. Молчите, не перебивайте меня, потом будете говорить… В сейфе Сурмина лежит письмо, которое он вскроет, если со мной что-нибудь случится. Мало ли что вы захотите предпринять, чтобы заставить меня замолчать навеки! Хотя это лишнее: завтра я не буду помнить, о чем мы говорили сегодня, — и даже не буду знать, что вы убийца… Вам повезло, что у меня память, как пунктирная линия. Но сегодня вы расскажете мне все…
Шпиндель закрыл лицо руками и так сидел некоторое время. Убрав руки, он повернулся ко мне:
— Это все из-за вас… Если бы я не любил вас так сильно, ничего бы не было. Из-за вас я ненавидел Стремнова… Ненавидел так, что не раз всерьез обдумывал способы его убийства. В тот вечер — уже было поздно — я должен был отнести вашей матушке важный документ, чтобы она рано утром его посмотрела. Я решил не беспокоить прислугу и открыл дверь своим ключом — я делал так не первый раз… Я вошел — вы играли на рояле в дальней комнате. Я точно знал, что это вы, потому что ни матушка ваша, ни Полина к роялю никогда не подходили, а Мишка уж и подавно… Я прошел к вашей матушке, постучал, она уже легла и потому велела отнести документ в кабинет. Я уже подходил к бильярдной, все время слыша вашу игру, как мне навстречу выбежал Миша. Меня он не заметил — был сильно пьян и, как мне показалось, еще и напуган. Я вошел в бильярдную. Там в кресле сидел Стремнов. Даже не сидел, а почти лежал, вытянув ноги… Я подумал, что он ждет вас. Мне надо было пройти мимо него, и я понял, что-то не так, когда пришлось перешагивать через его ноги. Стремнов был в бесчувствии — не просто пьян. Я подергал его за рукав — рука его свесилась с кресла, но в себя он не пришел. И тут я понял, что судьба посылает мне случай: одним махом я могу избавиться от ненавистного соперника и вернуть вас. Пройти в свою квартиру и взять стилет — это было нетрудно. Да, это мой стилет, но откуда вам известно?.. Когда я вернулся, вы все еще играли — я знал, что вы можете так музицировать часами… Стремнов по-прежнему был без сознания, в той же позе… В вашей спальне горел свет. Я, как разбойник, зажав стилет в зубах, перенес Стремнова сначала в ванную, а затем в спальню, затащил на кровать и раздел. Мне хотелось, чтобы все выглядело как можно более нелепо и отвратительно…
— А о моей репутации вы не подумали? О том, что меня будут подозревать в убийстве? — не сдержалась я.
— Я думал только о том, что после пережитого позора у вас не будет выбора, — кто захочет жениться на девице, обвиняемой в убийстве? Деваться вам было бы некуда, вот вы и вышли бы за меня…
— А как насчет моего обвинения в убийстве? На каторгу за мной, что ли, пошли бы?
— Зачем же? Я адвокат, и со связями, я знал, что нужно делать, чтобы вас оправдали. А теперь все так удачно сложилось, и Мишку обвиняют в двух убийствах.
— Нашли козла отпущения? Может, и Даша на вашей совести? Вдруг она вас видела, когда вы пробирались в свою квартиру?
— Дашку я не трогал… Да, она видела меня, но я пригрозил, что подброшу ей мои часы, обвиню в воровстве и сошлю на каторгу. Она поверила и смолчала, что видела меня выходящим из вашей квартиры ночью. С горничной свел счеты Терентьев — она тянула из Мишки деньги…
— И как вы сможете теперь смотреть в глаза Сурмину — он же вам верил…
— Сурмин, даже если бы и начал что-то подозревать, не успел бы дело до конца довести. Он скоро уезжает в Энск…
Я навострила уши, но Шпиндель больше ничего про Энск не сказал…
— Вы остановились на том, что раздели Стремнова…
— Да… Так вот… Я рассматривал голого Стремнова и представлял вас в объятиях этого животного… И тут Стремнов пошевелился — или мне показалось? И тогда я с размаху всадил стилет ему в грудь. Стремнов открыл глаза и захрипел… Вы ведь правильно сказали про подушку — пришлось закрыть ему лицо, чтобы он не кричал и не мог сопротивляться… Вы даже угадали, что стоять с подушкой я должен был сзади, хотя ударил его стилетом сбоку… Когда вы с Сурминым осматривали место преступления — моего преступления! — я даже подумал, что вы видели, как я расправился с вашим женихом, так точно вы все описали… Все кончилось быстро…
— Всего один удар… Вы знаете, как устроен человек? Это не просто — с одного удара…
— Студентом я посещал курс анатомии… Когда я убедился, что Стремнов мертв, я собрал его одежду, связал в узел и, пройдя тем же путем, каким сейчас шли мы с вами, оказался перед дверью в спальню Полины. Мне оставалось открыть дверь и подбросить ей узел с вещами, чтобы еще больше все запутать. В спальне Полины было тихо, я подумал, что она спит, и бросил тряпье Стремнова подальше от двери. Но, я думаю, Полина что-то видела или слышала… Она ничего не говорит прямо, но с тех пор держится со мной очень смело…
Ага, так тебе и надо! Да подслушивала она! Полина всегда подслушивает. Теперь до конца дней будешь у Полины под каблуком, будешь жить в вечном страхе — а вдруг женушка осерчает да и донесет кому следует…
— Вы решили жениться на Полине из-за того, что сестра догадывается, что вы — убийца?
— Не только… Сегодня Марья Петровна объявила, что Царь Ночи остается у Полины. Кто ж откажется владеть одним из самых крупных бриллиантов мира? И потом — после того как Миша убил горничную, а Сурмин его разоблачил, вы объявили, что за меня не пойдете — и это ваш окончательный ответ…
Может, у моей прабабки тоже имеется интуиция, какая-нибудь своя медная монета?
— И еще один вопрос: это вы поставляли журналистам сведения?
— Какая теперь разница?
— Хочу измерить степень вашего падения… Так это были вы?
— Я! Я! Я сам писал в "Петербургскую газету".
Никакого раскаяния, только раздражение и злость, потому что все вышло не так, как он задумал.
— И про мои сны? — спросила я. Адвокат кивнул. — Зачем?
