Софья Ролдугина - Ключ от всех дверей
— Что это? — нахмурилась я — но вещичку поймала. Шутовские привычки, не иначе.
Та, что назвалась Судьбою, недовольно заломила бровь.
— Колокольчик. То, что нужно, чтобы запомнить мои слова. Иначе, проснувшись, ты позабудешь все, что здесь происходило.
— Так я сплю? — вопрос прозвучал до крайности глупо.
— Почти, — мальчишка почему-то смутился. — Времени ни крупиночки не осталось, пришлось намудрить маленечко…
— Ты мертва, Лале, — прервала его Судьба. От ее слов у меня коленки чуть не подкосились. — Но не тревожься, это ненадолго. А теперь — начинай звонить и петь такую песенку: «Нет ничего в груди… Лишь дин-дон — звонит костяной колокольчик… все дин и дон — звонит костяной колокольчик… и дин, и дон — звонит костяной колокольчик… Сердце мое разбито!»
— Что за дурацкая песенка! Ни складу, ни ладу, ни смысла особого, — пробормотала я, разглядывая инструмент. На ощупь он был шершавым, словно и вправду сделанным из кости.
— Песня как песня, — пожала плечами Судьба. — Она такова, какова твоя жизнь. Начинай — быть мертвой даже Хранительнице не очень-то полезно.
Чувствуя себя круглой дурой, я заголосила, размахивая колокольчиком:
— Нет ничего в груди… Лишь дин-дон — звонит костяной колокольчик… все дин и дон — звонит костяной колокольчик… и дин, и дон — звонит костяной колокольчик… Сердце мое разбито! Нет ничего в груди…
Глухой звон все сильнее отдавался в ушах. И вскоре мне уже чудилось, что под ребрами у меня образуется болезненно-жгучая пустота. Кровь медленней бежала по венам, легкие кололо…
— Нет ничего в груди… Лишь дин-дон — звонит костяной колокольчик… все дин и дон — звонит костяной колокольчик… и дин, и дон — звонит костяной колокольчик… Сердце мое разбито! Нет ничего в груди… Нет ничего в груди…
Перед глазами все затянуло кровавой поволокой. Мне хотелось отбросить проклятый колокольчик, но он словно пустил корни в моих пальцах. Я почти ощущала эти незримые тонкие нити, пробивающие насквозь плоть…
— И дин, и дон…
И в тот момент, когда я почти уже ничего не ощущала, кроме грохота и бесконечной тянущей боли в груди — громко и ясно, словно со всех сторон зазвучал клич:
— Идет Прилив Приливов! Бойся воды, о моя королева!
— … госпожа! — оглушил меня тут же вопль Мило, и я резко села, чуть не налетев на склонившегося ученика лбом. — Госпожа, вы целы?
Ох-ох-ох… Как же болит мое слабое тело… Горло дерет, словно я полчаса песни орала.
— Что случилось, Мило?
— Думаю, вы упали с лестницы и потеряли сознание, госпожа, — предположил ученик, помогая мне подняться. — Но шея ваша была вывернута под странным углом, и вы долго не приходили в себя… Эти глупцы, — он кивнул на любопытно поглядывающих через перила с верхнего этажа, — догадались позвать меня лишь спустя добрых пол-оборота. И только я подошел, как вы вдруг задергались и заорали страшным голосом: идет…
— Прилив Приливов, — задумчиво закончила за него я. — Где-то мне уже приходилось слышать эти слова, Мило… Ладно, нам срочно необходимо наведаться к королеве, а пользоваться силой ключа я пока не желаю… Да и на ногах стою с трудом, — констатировала я, попытавшись сделать шаг. Пол и потолок тут же начали играть в опасную карусель. — Будь добр, отнеси меня. И никаких «через плечо», понял?
— Как пожелаете, моя госпожа, — склонился ученик и бережно поднял меня на руки.
До кабинета мы добрались без сюрпризов. И то хорошо — многовато неожиданностей в один день…
Пусть придет большая волна.
Пусть превратит эти скалы в песок.
Пусть смоет песок в океан
Силой жестокой
Бурный поток.
Сонная вечность устала ждать.
Горькие брызги в короне скал.
Не избежать. Не угадать.
То ли найдешь,
Что ты искал?
Мне надоело кричать в пустоту,
Но поднимется что-то со дна.
Соль и вода разъедают черту.
Пусть придет большая волна.
Пусть придет большая волна.
Пусть придет большая волна!
Глава одиннадцатая, в которой звучат несмешные истории и неожиданно падают тяжелые предметы
Спешите на бал-маскарад!
Историй забавных парад,
И танцы, и в небе свечение -
Для вашего все развлечения! — гласила афиша, приклеенная к стене по правую руку от дверей в парадный зал. Объявление пестрело красками всех оттенков розового, желтого и синего цветов так, что глаза резало. С высоты творение Мечтателя выглядело еще напыщенней и нелепей, чем вблизи. Вокруг надписи словно бы приплясывали маски с пририсованными ножками, более, на мой взгляд, подобающие большому карнавалу Дома Лета, чем скромному балу Ее величества Тирле.
— В чем дело, госпожа? — учтиво склонил голову Мило, прижимая к груди шляпу с полосатым пером. — Вы чем-то недовольны?
— О, нет, мальчик мой, нисколько, — тихонько вздохнула я, расправляя белый меховой воротник. — Мне кажется, или лорд Тарло сделал объявление, больше похожее на цирковую афишу?
Мило распрямился и нахлобучил шляпу на голову. Широкие поля роняли густую тень на верхнюю половину лица — лишь глаза посверкивали, как у зверька. Зато широкую ухмылку было видно издалека — ученик сегодня намерен был дать волю своей природной язвительности и приправить ее толикой высокомерия. Личина обязывала, как-никак.
— А разве мы спешим не на представление, о леди? — вкрадчиво поинтересовался он. — Осталось только разгадать, кто сегодня будет зрителем, а кто — артистом, кому достанутся роли клоуна и плаксы, да чья рука будет выбирать музыку, под которую мы все дружно спляшем.
Я звонко расхохоталась.
— О последнем и размышлять не стоит — весь дворец пляшет под дудку Тирле Обманчивый Сон, что, впрочем, есть несомненное благо. Если монарх не может удержать в повиновении двор, что уж говорить о стране? А вот полюбоваться на маски и костюмы я бы не отказалась. Уж больно таинственные рожи корчил каждый второй минувшим днем!
Авантюрин галантно протянул мне руку, утопающую в кружевных манжетах, чудом не задевая ряд ламп.
— Так что же помешает нам, госпожа, спуститься сейчас вниз, в коридор, и войти в двери, дабы рассмотреть наряды придворных с надлежащим вниманием?
Я удостоила ученика скептического взгляда, проигнорированного с царским достоинством.
— Мило, умница моя, а разве не странно будет выглядеть то, что Охотник и Лисица войдут в зал под ручку?
— Это будет выглядеть забавно, госпожа, — не моргнув глазом, вывернулся ученик. — А ведь нам того и надо, не так ли?
