Свидетель Мертвых - Эддисон Кэтрин

Это меня встревожило, и я спросил:

– Где вы были той ночью?

– Когда мне следовало спасать жизнь мин Шелсин? – горько переспросил он, даже не осознавая, что его могут заподозрить в убийстве. – Я был здесь, помогал готовиться к ежегодной ревизии. Аудиторы прибыли на следующее утро.

– Вы были очень заняты?

– Очень. Мы с братом смогли прилечь только на рассвете – клерков мы отослали по домам в полночь.

А это значило, что мера Ксенивара не было в Джеймеле в полночь и он не убивал мин Шелсин.

– Вам не приходит в голову, у кого могло возникнуть желание убить ее?

– Как могло у кого бы то ни было возникнуть такое желание? Она была такой красивой, такой талантливой. – На его глаза навернулись слезы, и он заморгал, стряхивая влагу. – Она часто ссорилась с осмером Поничаром. Они ужасно кричали друг на друга. Я спросил Арвене’ан, почему она продолжает принимать его у себя, но она лишь рассмеялась и сказала, что они понимают друг друга. Однако И’ану Пел-Тенхиора она ненавидела. Они постоянно ссорились, и мин Шелсин жутко злилась. А на Поничара – никогда.

– Как вы думаете, Пел-Тенхиор мог бы ее убить?

– Не знаю, – сказал мер Ксенивар. – Она ненавидела его, но я не знаю, что испытывал к ней он. Мин Шелсин иногда излишне… драматизировала свои чувства к другим людям.

Мне показалось, что слово «драматизировать» являлось в данном случае слишком мягким, но я уже понял, что мера Ксенивара привлекал в актрисе именно накал страстей. Она дарила послушному сыну торговца эмоции, которых ему не хватало в его размеренной жизни. Я спрашивал себя, нашел ли бы он когда-нибудь эти треволнения утомительными?

Это был один из тех вопросов, которым суждено было остаться без ответа.

Воспользовавшись указаниями мера Ксенивара, я без труда нашел осмера Поничара. Однако он отказался говорить со мной не только о мин Шелсин, но и вообще о чем бы то ни было. Осмер Поничар сказал лишь:

– Я ничего не знаю о ее смерти.

И поскольку у меня не было никаких доказательств обратного, не было и оснований заставить его отвечать на вопросы. По крайней мере, таких оснований, которые Амал’отала нашел бы вескими в случае, если бы осмер Поничар вздумал подать на меня жалобу. Судя по его неприязненному взгляду и положению ушей, я пришел к выводу о том, что он непременно пожалуется. Я не собирался ставить под удар свое расследование ради информации осмера Поничара, особенно потому, что она вряд ли была мне полезна – конечно, не считая неожиданного чистосердечного признания, но на это я рассчитывать не мог. И я отправился на поиски осмера Элитара.

Я нашел его в игорном доме неподалеку от Алой Оперы. Глаза у него покраснели, руки дрожали, и хотя он говорил со мной довольно охотно, я видел, что он думает о другом. Осмер Элитар не сказал мне ничего нового: повторял, что мин Шелсин была красивой, очаровательной и так далее. Казалось, он не винит ее в своем разорении, и я ушел, сомневаясь в том, что он потратил все деньги на нее. Возможно, причиной банкротства была его собственная страсть к игре.

Оставался лишь дач’осмер Камбешар, которого я не нашел ни в модных чайных, ни в популярных игорных домах. Его городская резиденция находилась в бывшем дворце семьи Брененада, превращенном в доходный дом. Ворота охранялись, никто не мог войти на территорию без разрешения. Я знал, что, если паж, вернувшись, скажет: «Дач’осмер Камбешар сегодня не сможет вас принять», мне останется только развернуться и уйти.

Но паж, подойдя к воротам, сказал:

– Дач’осмер Камбешар согласился уделить вам несколько минут.

На лице мальчишки было написано изумление.

Резиденция поддерживалась в образцовом порядке, как в те времена, когда здесь жили Брененада, и на каждой двери, мимо которой мы проходили, красовалась фамильная печать. Дач’осмер Камбешар обитал среди сливок общества – я узнал эмблемы домов Дживенада, Тативада, Роэтада. Я почувствовал себя еще более убогим и ничтожным, чем в чайной «Шолави». Слуги в ливреях, встречавшиеся нам в коридоре, косились на меня с таким же изумлением, как и паж.

Квартира дач’осмера Камбешара располагалась в южном крыле, на втором этаже. Для того чтобы туда попасть, нужно было пересечь просторную крышу-террасу. Вероятно, при прежних хозяевах ее использовали как бальный зал весной и в начале лета; я слышал, что старая аристократия Амало имела вкус к подобным вещам.

Дверь квартиры дач’осмера Камбешара выходила на эту террасу. Приемная была просторной и светлой, ее украшали старинные гобелены и изящная мебель из дерева элест. Дач’осмер Камбешар, сидевший в кресле у арочного окна, поднялся и произнес:

– Отала Келехар, нам доложили, что вы желаете побеседовать с нами.

Мне стало не по себе от его тяжелого пристального взгляда. Это был высокий, элегантно одетый зеленоглазый мужчина; нефритовые серьги подчеркивали цвет его глаз. Прическу украшали нити золотых и янтарных бусин, но, несмотря на теплый цвет драгоценностей, от него исходил леденящий холод.

Я сразу понял – так иногда догадываешься о вещах, которые невозможно доказать, – что если бы он убил мин Шелсин, ее тело никогда бы не нашли и мне не пришлось бы приходить в эту квартиру, похожую на шкатулку с драгоценностями.

– Дач’осмер Камбешар, – начал я, – мы благодарны вам за то, что вы согласились нас принять. Мы не отнимем у вас много времени.

Аристократ приподнял брови, но я не понял, была ли это насмешка или приглашение продолжать.

– Мы ведем расследование убийства Арвене’ан Шелсин, – сказал я, – и беседуем со всеми ее покровителями. Вам известно, кто мог желать ей смерти?

– Нет, – ответил он. – Но мы крайне мало знаем о мин Шелсин, если не считать того, что у нее был красивый голос. Она не откровенничала с нами.

Судя по его безразличному тону, дач’осмера Камбешара это вполне устраивало.

Я несколько мгновений смотрел на него, пытаясь преодолеть инстинктивное отвращение и не позволить своим чувствам влиять на суждения.

– Вы знали об ее карточных долгах?

– У нее были долги? – произнес он, снова приподняв брови. Лицо его оставалось бесстрастным. – Мы не удивлены. Она была… безрассудной.

Это было сказано с осуждением. Дач’осмер Камбешар не совершал безрассудных поступков и не стал бы сочувствовать тем, кто их совершает.

Он вообще никому не сочувствовал. Несмотря на то что в окна лился солнечный свет, мне было холодно, и я чувствовал себя так, словно пробирался на ощупь в темноте. Я помолчал немного, потом решил, что мне нечего терять, и спросил:

– Она не пыталась вас шантажировать?

Аристократ рассмеялся.

– Так она этим зарабатывала на жизнь? Нет, мы хорошо охраняем свои секреты.

Я ему поверил. Но мне в голову пришел еще один вопрос:

– Вы присутствовали на представлении «Генерала Олетаджа» в Алой Опере девятого числа?

– В тот вечер, когда ее убили? Так вышло, что да.

– А И’ана Пел-Тенхиор там был?

Я должен был кого-то спросить об этом, и я точно знал, что дач’осмер Камбешар мне не солжет, в то время как певцы могли бы сказать неправду.

– Был, – ответил дач’осмер Камбешар, но не стал спрашивать, зачем мне эти сведения.

Я сказал:

– Спасибо, что уделили нам время, дач’осмер Камбешар. Мы очень ценим вашу помощь.

– Мы едва ли помогли вам, – заметил он. – Не стоит благодарности, отала. Нам жаль, что мы не сумели предоставить вам больше информации.

– Даже отсутствие информации может о чем-то рассказать, – ответил я, и он вызвал пажа, чтобы тот проводил меня.

К этому времени у меня сложилось более или менее ясное представление о личности Арвене’ан Шелсин. Она была амбициозной женщиной – не только на профессиональном поприще, но и в том, что касалось финансов и социального положения. Она была, как верно заметил дач’осмер Камбешар, безрассудной, не думала о последствиях своих поступков. Отсюда и азартные игры, и конфликты с коллегами. Казалось, в личных отношениях ее интересовало лишь мнение мин Ноченин и мин Балведин. Я задумался, зачем ей понадобилась дружба конторщиц: потому что она рассорилась со всеми певцами и певицами или потому что в коллегах она видела лишь конкурентов?