Петр Верещагин - Последний оплот цивилизации
А песня продолжается:
Вечный покой сердце вряд ли обрадует.
Вечный покой – для седых пирамид.
А для звезды, что сорвалась и падает,
Есть только миг, ослепительный миг…
Мелодия разносится над развалинами все дальше и дальше, достигая запретной территории Стальной Радуги и противоположной стороны Разлома. Измененных вокруг дома становится все больше; появляются даже те, кто никогда не покидал дна Разлома и подземелий.
Древние слова летят над руинами, а в глазах Измененных возникает нечто такое, что, не будь они Измененными, можно было бы назвать проблесками чувств и мыслей.
Пусть этот мир вдаль плывет сквозь столетия,
Но не всегда по дороге мне с ним.
Чем дорожу, чем рискую на свете я?
Мигом одним, только мигом одним…
И вновь – музыка, пробирающая до костей, играющая на тончайших струнах человеческой души – которой у слушателей этого странного концерта нет и быть не может.
Но это не мешает ни им, ни безвестному исполнителю.
В задних рядах толпы возникает Гигант. В другое время Измененные разбежались бы от него как черт от ладана, однако сейчас незваный гость заставляет слушателей лишь недовольно скосить глаза и отвернуться. Царство музыки побеждает инстинкты.
Счастье дано повстречать иль беду еще —
Есть только миг, за него и держись.
Есть только миг между прошлым и будущим —
Именно он называется «жизнь»…
Постепенно стихая, песня заставляет слушателей податься вперед. И они идут, не замечая того, что Стены перед ними больше нет…
Осколок третий. Людоед
Куда?! зар-раза…
Правой рукой хватаюсь за крюк-кронштейн, свешиваюсь из бойницы наружу, рискуя вывалиться; короткий взмах топора – ошметки мозгов Червя выплескиваются частью на его собратьев, частью на кирпичную стену. Мышцы хрустят, когда я влезаю обратно.
Акробат из меня аховый. Габаритами я – двустворчатый сейф, а не балерина, и годы давно уже не те. Кто б спорил. Мне подавай надежную опору под ногами и место топором размахнуться, тогда другой разговор… Ага, подавай, как же. На фарфоровой тарелочке с голубым ободком. Стой где стоишь, Людоед, потому что твари только здесь могут пробраться, сквозь Золотые Ворота, и они прекрасно это знают. Потому что кроме меня, некому сейчас прикрыть.
О, конечно, в Золотых Воротах должен быть постоянный дозор на восемь человек. В полном составе мы можем отбить атаку двухсот тварей, лишь бы выдержали кирпичи. Так то в полном, и то – двухсот. А когда нас пятеро, а их полтысячи лезет? А когда стрелы и дротики, сколько было, закончились? Беркут от злости пошел в разнос, выскочил наружу, покрошил в одиночку едва ли не сотню противников и отрубился, еле успели вытащить, вон лежит… завтра он встанет на ноги, а послезавтра – снова будет готов биться, но это послезавтра. А ворота надо удержать сейчас. И в ближнем бою, кроме меня, некому: с луком и арбалетом молодежь управляется сносно, с дротиками и пращей – так себе, но тоже ничего, а вот копьями им втроем не сдержать и одного Измененного. Силенки не те. Потому и приходится такие вот кренделя выписывать, вместо традиционных способов…
Хотя традиция, со стороны глянуть, крайне странная… Пробовали мы на Измененных и кипяток лить со стен, и чего покрепче, пока было. Уйму сил тратили, а результат тот же. Убить тварей – да, можно, они не бессмертны, хорошо нацеленная стрела, дротик или камень любого Измененного прекрасно укладывают. Вот только сколько ни уложи, меньше не становится. По трупам лезут на приступ, никаких лестниц не нужно, волнами, не зная страха и сомнений.
Это – пока убиваешь их издалека, стрелами, камнями, дротиками…
Зато стоит сразить одного, без разницы кого, в ближнем бою, любым оружием – на копье поднять гада, выбить мозги палицей, располовинить мечом или разрубить секирой, – и твари мгновенно отступают. Потом возвращаются, но полчаса, а то и час мы успеваем отдохнуть. А уж если пришиб тварь голыми руками, считай, полдня тихо будет. Специально такое получалось нечасто, а по случаю – бывало.
Бред. Всякий скажет – бред.
Бред свихнувшегося после Катастрофы мира, в котором нам приходится жить – точнее, выживать, потому что это не жизнь, а кошмар, просто другой мы не знаем, не помним… а еще точнее, помним, не зная…
– Людоед, что это?
Ящерица, крошка-лучница, кивает на северо-запад, на развалины Храма Властителя Мира. Мои глаза уже давно не те и не видят так далеко, но ее зрение куда острее.
– Что там? – устало роняю я.
– Словно на Червей кто-то напал с тыла…
Наших там не может быть. Одно из двух: либо поднялся Внешний Мир – тогда каюк и Измененным, и Городу, и всем нам, – либо это некая новая орда пришла «обсудить границы сфер влияния». Во втором случае мы получим некоторую передышку. Хорошо бы…
Вспышка – на полнеба, клубы туч тонут в лиловых зарницах.
Мгновение спустя их поднебесья рушится громовой раскат, да такой, что половину Червей размазывает пятнами слизи. Людей тоже пригибает к земле, кое у кого из ушей и носа идет кровь.
Это же…
На моих губах сама собой возникает счастливая улыбка. Как будто я ребенок, который еще не понял, насколько же это сволочная штука, жизнь…
Иногда для счастья нужно так немного.
– Это Молния! Рысь, – крикнул я, перекрывая эхо раската, – живо в Цитадель и передай Утесу – Молния на подходе!
Рысь шмыгает носом и утирает кровь. Потом перебирается через завал – последняя наша линия обороны, если совсем туго будет… – и, прижав локти к бокам, рвет вверх по склону. Тучи привычно провожают ее веером крупных черных градин, девчонка не менее привычно от них уклоняется.
Подняв Ящерицу за шкирки, я сажаю малышку себе на плечо.
– Смотри во все глаза, девочка!
– Там… кто-то в облаке из молний… отбивается ими от нескольких Измененных – не Черви, больше похожи на Троллей…
Ставлю Ящерицу обратно и легонько ерошу ее короткие волосы. Малышка удивленно смотрит на меня – к ласке она не привыкла.
– Остаешься за старшую, – бросаю я.
Топор под мышку – и вниз, на территорию Измененных.
…Молния. Величайшая кудесница Города, она ушла на поиски иной Силы года два или три назад. Давно считается погибшей, ан нет, не тут-то было. Молнии не было и по сей день нет равных в умении взмахом руки уничтожить сотню врагов. Жаль только, некоторые Измененные на взмахи не обращают внимания. Дуболомы воспринимают сей факт как личную обиду, однако изменить его не могут.
А нам обижаться не на что. На честное оружие обращают внимание любые твари. Если успевают, а нет, так тем хуже для них.
На чужой земле нет безопасных мест. Есть только такие, где удобно в случае чего встретить врага. И через эти руины я в другой раз не полез бы, слишком тесно и слишком темно.
