Александр Тюрин - Тринадцать уколов
В моей голове даже сохранилась такая картинка – на экзамене, где я обречен на муки и пытки, личность нездешней наружности лопочет на советско-вьетнамском диалекте: «това-рися Ле-нин и това-рися Круп-ски вдва-ем меч-тали о проли-тарски лево-рюци», а товарищ Сухоруков только сладостно кивает и приговаривает: «Правильно, товарищ Фан Вам». Конечно же, преподавателю льстило, что слушать его лекции, оторвавшись от своих бананов и АКМов, явился из далеких джунглей даже Фан Вам. А я оторвался всего лишь от яичницы-глазуньи, поэтому товарищ Сухоруков ел меня поедом за какой-то седьмой съезд КПСС, который в моем мозгу скрестился с восьмым.
Страничку из моей рукописи пенсионер-съездовед тоже прочитал. Кажется, эту:
– Мне удалось засечь след «товарища», Уотсон.
– Неужели, Холмс. Я не верю своим ушам.
– Его видели в пивной, в Тилбери, в компании с местным профсоюзником. Он был опознан, потому что добавлял пиво в водку для получения так называемого «ерша».
– Worsh (уорш)? Какое странное название и странные вкусы! Однако, если мы поторопимся, то успеем на четырехчасовой поезд.
– Уотсон, Уотсон. В доброй старой Англии всеобщая стачка, первая, может быть, со времен Уильяма Нормандского. Ах да, чуть не забыл, тогда не было профсоюзов. Однако, мы сдвинемся с места. На автомобиле шведской фирмы «Вольво». Четыре цилиндра, двадцать четыре лошадиные силы, то есть примерно шесть носорожьих, скорость огибания пространства-времени до 60 миль в час.
Холмс и Уотсон вышли на Бейкер-стрит, где мрачный забастовщик в кепке спросил их:
– Почему я работаю, но ничего не имею?
– Потому что вы, наверное, работаете над собой, – отразил Холмс.
– Труд должен быть первейшей потребностью, – кинул прохожий.
– Советую это проверить на себе.
Тогда угрюмый тип прошелся по начищенным штиблетам джентльменов.
– Если вы меня не извините за это, я погуляю по вашим котелкам, – предупредил он. Уотсон хотел вытащить перчатку и отхлестать обидчика по щекам, но Холмс остановил: «Это бедное дитя не ведает, что творит, простим его.» После чего изящным приемом джиу-джитсу отправил «бедное дитя» головой в урну. «Прощение не исключает воспитания».
Через полтора часа два джентльмена, покинув кабину модели «Якоб» вступили на территорию дважды краснознаменной пивной «Струя вождя».
– Где мы можем найти мистера Ривса, любезный? – спросил Уотсон у красноносого человека за стойкой.
– На бороде, – неучтиво ответил русской прибауткой трактирщик. – Ну а вам-то какое дело?
Красноносый сплюнул, глянув на джентльменистую наружность спросившего, и отвернулся.
– Послушайте, синьор помидор, не соблаговолите ли… – иронически выступил Уотсон, но трактирщик, не оборачиваясь, отрезал.
– Товарищ помидор. Он тоже красный. А теперь советую оказаться по ту сторону двери.
– Но может хоть кружечку пивка принесете?
– Тебе надо, ты и неси, – не оставил никаких надежд мужчина.
– Почему такой пролетарский голос и манеры ирландского каторжника? – встрял Холмс. – Вы же частный собственник и вам есть что терять.
– Эту стойку сраную?! Fuck you, shed. Я стану начальником госпивной и не надо будет заботиться о том, чтоб купить подешевле да продать подороже. План будет. Понял ты, временный. А теперь чеши отсюда.
– Дай нос, – неожиданным образом отозвался Холмс. Хозяйчик пивнушки от изумления выпучился и икнул. А джентльмен вдел свои пальцы в ноздри мужчины и, потянув на себя, трахнул своим высоким лбом в его приземистый – приемом, распространенным у сицилийских разбойников. Пивнушник опрокинулся назад и, ударив стену, ненадолго обмяк. А когда снова ожил, то взгляд его из орлиного стал воробьиным.
– Считайте, что вы сделались начальником госпивной, – выдержав паузу, произнес Холмс, – а я начальником треста госпивных. И вы не выполнили план… Ну, где же Ривс и его новый приятель по имени товарищ Пантелей?
– Час тому, как они уехали в киношку «Лучший мир», так ее теперь кличут. Это налево, с полмили топать. Там Ривс выступает перед рабочими-транспортниками.
– Ну, прощай, начальник струи. Прости меня, нос. Или, Уотсон, съедим еще тут по бифштексику?
– Вы же знаете, я вегетарианец. Мне мясо жалко.
– А ему нас? Это му-му рогатое нас бы пожалело? – и Холмс пронзительно взглянул на трактирщика.
– Зачем вы так, Холмс? – обратился Уотсон с попрекающим словом, правда уже на улице.
– И я поддаюсь заразе, ведь я тоже пью из лондонского водопровода. Будем считать, что я не красноносого обидел, а демона, который в нем сидит. Ладно, нам пора в «Лучший мир».
Могучий «Якоб», прибыв к месту будущего происшествия, спрятался в кустах. Через дом и дорогу темнел в мокром воздухе барак, из которого доносились горячечные несоответствующие погоде голоса.
– Переоденемся, Уотсон, иначе нас могут не понять, – Холмс выудил из багажника кучу ударно воняющего тряпья.
– Не переборщить бы, – Уотсон с сомнением потянул воздух и стал натягивать грязные шмотки поверх костюма.
Двое переодетых джентльменов, обогнув парочку лениво жующих верзил, вошли в синематограф. Искусство кино замещал собой Ривс, который, находясь перед экраном, клеймил и высмеивал, обзывал и стирал в порошок имущий класс. Собрание, прилежно внимая, отвечало бурными продолжительными аплодисментами и выделением адреналина, а также бензола и некоторых других газов. В массе костюмов присутствовали одеяния разных окраин империи, индийские чалмы, папуасские набедренные повязки, эскимосские меховые изделия. Какой-то каннибал даже пытался оборвать оратора: «Зачем говорить, что богатый человек всегда плохой? Мы однажды такого съели – оказалось, хороший». Но людоед тут же был изгнан за оппортунизм. Как всегда первой освободилась от пут сексуальная сфера: затерявшиеся в углах забастовщицы довольным хихиканьем выдавали свое присутствие в объятиях окружающих мужчин. Нередко люди, изрядно хлебнувшие пива, выходили к забору по нужде. В общем, отдых был содержательным.
– Писающие на забор большевики – это что, пощечина буржуазным вкусам? – поинтересовался Уотсон, но Холмс был сосредоточен на другом.
– Мне кажется, кто-то пялится на горлопана из-за кулис. Но пройти туда через сцену нам не придется. На пути еще более крепкие ребята, чем у дверей. Мы сейчас выйдем на воздух и попадем в «Лучший мир» со служебного входа.
Однако, тыл барака прикрывало двое бдительных часовых. Вдоль наружной стены поднималась лесенка к двери в аппаратную, около которой переминался первый охранник. Второй топал туда-сюда у первой ступеньки. Этого обезвредил Уотсон, нырнув под лестницу и вынырнув оттуда, чтобы наложить компресс с хлороформом на внимательное лицо часового. Верхнего же охранника ссадил вниз Холмс, использовав малайское духовое ружье и стрелку, смазанную усыпительным средством.
