Роман Суржиков - Фэнтези-2016: Стрела, монета, искра
Джоакин скривился, как от кислого вина.
- Ну, приятель, мы же не на войне, - примирительным тоном сказал Хармон. - Ты будешь спать в фургоне или в гостиницах, есть будешь вдосыта, а Луиза, к слову сказать, недурно стряпает. Жизнь твоя не окажется в опасности, в шкуре не появится новых дырок, кроме тех, которые предусмотрели боги. А наибольшие подвиги, что от тебя ожидаются, - поколотить нахального бродягу или отсечь пару пальцев карманнику.
- Но ты -- торговец...
"Ах, вот оно что! Для тебя, стало быть, слишком мало чести -- служить мне. На это намекаешь?"
- А ты -- наемник, - ровно произнес Хармон, исподлобья глядя в глаза Джоакину. - Притом, нищий наемник.
Джоакин вскинулся.
- Я не наемник!..
- Ну, а кто? - так же ровно отрезал Хармон. - Ты не рыцарь, не оруженосец, не ополченец, у тебя нет сеньора, и ты продаешь свой меч за деньги. Продаешь даже скоморохам. Как же тебя назвать, приятель?
Джоакин смешался и отвел взгляд. Хармон встал.
- Значит, вот как сделаем. Я пойду спать. Завтра с утра мы трогаемся в путь. Хочешь служить мне -- приходи. Не хочешь -- уедем без тебя. Да, и вот что. До утра научись говорить мне: "вы". А слово "хозяин" мне нравится еще больше.
Хармон Паула Роджер не сомневался, что молодой воин придет утром к постоялому двору. И он пришел, а верней, приехал. Под ним была поджарая гнедая кобыла.
Стрела
22 марта 1774 г. от Сошествия
Первая Зима, герцогство Ориджин
Карета скрипнула рессорами, сойдя с верхней точки перевала, - словно вздохнула с облегчением. Эрвин очнулся от дремоты и глянул в окно. Дорога плавно уходила вниз, змеясь по склону, и справа возносились к облакам хмурые утесы, а слева... Долина на миг ослепила Эрвина. Она была изумрудным пятном, манящей оттепелью среди скал, весенним цветком, пробившимся сквозь снег. Домики крестьян под соломенными крышами -- аккуратные, крохотные при взгляде с птичьего полета -- казались золотистыми кусочками свежего хлеба. Между ними то там, то тут рассыпана сахарная пудра. Невозможно рассмотреть крупицы с расстояния в добрый десяток миль, но Эрвин знал, что это -- отары овец. А у восточного края долины лежал подлинный алмаз -- голубое озеро. Город прирастал к нему, втискивался в уютный просвет меж водой и скалами, а герцогский замок врезался в озеро, черным клыком засел в его синеве. Если по правде, то нужно признать: родная долина весьма красива. Блистательна той особой красотою, какой бывают наделены лишь женщины и песни, крайне редко -- строения и места.
- Ничто прекрасное не должно пахнуть нищетой, - сказал Эрвин и подмигнул городу, лежащему внизу. - Можешь не поверить, но терпеть осталось недолго. Я принес тебе спасение.
Карета начала спуск, набирая ход.
Чертовски странно - возвращаться домой с чувством предвкушения. Эрвин хорошо знал, чем встретит его родная земля. Древний город, полный солдат и нищих; фамильный замок, напряженный и хмурый, как воин на часах; отцовские вассалы с каменными масками вместо лиц; сам отец, обладающий дивной способностью вложить угрозу в любое слово или движение, даже в молчание. И сестра - редкий проблеск света. Через неделю Иона выйдет замуж. Ее супругом станет граф Виттор Шейланд - правитель судоходной реки Торрей и узкой полоски прибрежной земли. Отец Виттора был банкиром, дед - купцом. Ни славой, ни могуществом, ни древностью рода он - не чета Ионе. До такой степени не ровня, что свадебные торжества будут выглядеть дурной комедией. И, несмотря на все это, Эрвин чувствовал предвкушение.
Я сделаю кое-что. Я принесу перемену. Таков будет мой свадебный подарок, дорогая Иона! Десять поколений великих предков -- славных военачальников и доблестных рыцарей -- не смогли побороть единственного противника: бедность. А я смогу! Забавно, правда? Я - не рыцарь, не полководец, я -- белая ворона. Однако тем, кто вернет славу Первой Зиме, буду именно я. Ты оценишь иронию, любимая сестричка.
Окончив спуск, карета прошла несколько миль петляющей пыльной дорогой и вкатилась в город. Он почти не изменился: те же аккуратные узкие дома в три окна, сжатые в плотную линию; остроконечные башни храмов и хмурые приземистые казармы; торговые ряды, крытые красной черепицей; арочный акведук, протянувшийся с гор, и очереди у водяных труб; гранитные всадники на площади Славы и чумной монумент на площади Милосердия... Эрвин придирчиво разглядывал улицы Первой Зимы, высматривая признаки бедности - и, к своему удовольствию, находил их в достатке. Поврежденные мостовые, истерзанные щелями; обвалившаяся штукатурка на фасадах; толпы попрошаек на папертях, унылая тишина у торговых рядов. Прекрасно!
А вот и собор Светлой Агаты -- величавая громада, увенчанная сотней шпилей и охраняемая полчищами химер. Их -- этих каменных чудовищ всевозможных размеров и мастей -- здесь имеется триста тридцать шесть (если считать и двух презабавнейших крылатых поросят, притаившихся под водостоками южной башни). Но странно: западный придел собора стоял в лесах, а вдоль его фундамента пролегала глубокая траншея, в которой возились люди с лопатами. Что происходит? Треснул фундамент, проседает стена? Храм требует срочного ремонта? То, что нужно! Милость богов - не иначе! Отец ревностно относится к собору Агаты. Он может смотреть сквозь пальцы на обнищание горожан, но для ремонта храма станет искать средства любой ценой. А значит, он будет сговорчивее!
- Благодарю тебя, святая Праматерь! - Эрвин с улыбкой поклонился скульптуре Светлой Агаты над фасадом собора. - Трещина в фундаменте - отличная задумка! Я всегда знал, что могу на тебя положиться.
Приметив кареты с гербами Дома Ориджин, строители принялись выкрикивать приветствия. Горожане на площади вторили им:
- Милорд Эрвин!
- С возвращением, милорд!
- Слава Ориджинам! Слава Ориджинам!
Мать бросила бы им пригоршню серебра. Иона помахала бы тонкой рукой и улыбнулась с таким трогательным румянцем, что впору всплакнуть от умиления. Отец... отцу было бы плевать, кричат ли ему что-то. Эрвин София Джессика рода Агаты, наследный герцог Ориджин так и не научился отвечать на приветствия черни - в них ему неизменно слышалась насмешка. Он задернул шторку на окне кареты.
Экипаж пересек мост и остановился за первой, низкой стеной замка, во внешнем дворе. Эрвин раскрыл дверь и нетвердыми с долгой дороги ногами ступил на родную землю. На родной булыжник, если быть точным, - тщательно вымытый, но все же отдающий конским навозом, забившимся в щели.
