Роджер Желязны - Последний защитник Камелота
Ланселот подошел ближе и увидел, что темные глаза старца открыты.
— Мерлин?.. — прошептал он.
В ответ раздался неясный шепот и легкое покашливание. Поняв, что старец хочет что-то ему сказать, он наклонился к самым его губам.
— Эликсир... Там, на каменной полке... сзади... — услышал он затрудненный шепот.
Он повернулся и пошарил рукой по каменному выступу.
— Ты знаешь, где он спрятан? — спросил Ланселот у желтого рыцаря.
Тот не пошевелился и не ответил. Стоял, как манекен на витрине. Ланселот снова зашарил по полке. Через некоторое время он обнаружил то, что искал. В глубокой тени, в нише за выступом он нащупал пальцами флакон и поднес его к свету. Внутри флакона плеснулась какая-то жидкость. Он вытер горлышко сосуда рукавом. Снаружи доносился свист ветра, и ему показалось, что он слышит далекие раскаты грома.
Подсунув руку под спину старца, он приподнял его. Глаза Мерлина, казалось, смотрели в никуда. Ланселот смочил ему губы жидкостью из флакона. Старец облизнул их и сумел наконец открыть рот. Ланселот дал ему выпить один глоток, другой, третий...
Мерлин знаком попросил опустить его, он выполнил эту просьбу и снова взглянул на желтого рыцаря, но тот по-прежнему оставался недвижим. Он посмотрел на волшебника и увидел, что глаза его уже смотрят осмысленно и изучающе, а губы чуть улыбаются.
— Теперь тебе лучше?
Мерлин кивнул. Прошла минута, и на щеках старца появился легкий румянец. Опершись на локоть, он сел, взял флакон и сделал добрый глоток.
Несколько минут после этого он сидел совсем неподвижно. Его тощие руки, в свете лампы казавшиеся восковыми, стали более смуглыми и сильными. Плечи распрямились. Он опустил флакон на свое ложе и потянулся. Суставы его при этом неистово заскрипели. Волшебник опустил ноги и медленно встал на пол. Он был на целую голову ниже Ланселота.
— Вот и свершилось, — произнес он, оглядываясь назад, во тьму. — Многое с тех пор произошло, и, несомненно...
— Да, многое, — подтвердил мрачно Ланселот.
— И тебе пришлось все это пережить... Так скажи мне, лучше или хуже стал мир, чем в наши времена?
— В чем-то лучше, в чем-то хуже. Он просто стал другим.
— И в чем он стал лучше?
— Появилось много способов облегчить жизнь, да и вообще человечество теперь куда богаче знаниями.
— А в чем он стал хуже?
— Людей на Земле теперь гораздо больше. А соответственно, куда больше и тех, кто страдает от бедности, болезней, невежества. Да и сама Земля сильно изменилась в худшую сторону, стала грязнее, нарушена целостность природы.
— А войны?
— Войны не прекращаются. Всегда где-то кто-то воюет.
— Значит, людям нужна помощь?
— Может быть. А может быть, и нет.
Мерлин повернулся и посмотрел ему прямо в глаза:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сами люди почти не изменились. По-прежнему существуют те, кто мыслит вполне разумно, и те, чьи поступки совершенно непредсказуемы. Как и в былые времена. Есть законопослушные люди и закоренелые преступники — как всегда. Люди многое узнали, многое поняли, в мире действительно многое изменилось, но не уверен, что это коснулось природы самого человека, по крайней мере за то время, что ты спал. И что бы ты ни делал, тебе природы человеческой не изменить, хотя ты, вероятно, сумел бы изменить кое-какие черты эпохи. Да только стоит ли вмешиваться? Нынешний мир до такой степени сложен, и части его настолько взаимозависимы, что тебе просто не по силам предвидеть все последствия любого твоего поступка. Ты невольно можешь принести куда больше зла, чем добра; но что бы ты ни делал, природа человека останется прежней.
— Что-то не похоже на тебя, Ланс. В прежние времена ты не был склонен к философствованиям.
— У меня хватило времени, чтобы поразмыслить как следует.
— А у меня хватило времени помечтать. Твое дело — война, Ланс. Вот ею и занимайся.
— Я бросил это дело уже много лет назад.
— И кто же ты теперь?
— Работаю оценщиком.
Мерлин отвернулся и выпил еще эликсира. Теперь от него исходила волна яростной, мощной энергии.
— А как же твоя клятва? Бороться с несправедливостью, исправлять зло, наказывать неправых?..
— Чем дольше я жил, тем труднее становилось определить, что именно есть зло и несправедливость. Разъясни мне это еще раз, чтобы я мог вернуться к прежним своим занятиям.
— Галахад никогда бы мне такого не сказал.
— Галахад был юн, наивен, доверчив. Не говори мне о моем сыне.
— Ланселот! Ланселот! — Мерлин положил руку ему на плечо. — Откуда и почему такое ожесточение, да еще в присутствии старого друга, который ни в чем не провинился за прошедшую тысячу лет?
— Я просто с самого начала хочу четко и ясно заявить о своей позиции. Я всегда опасался, что ты можешь совершить что-нибудь необратимое, что фатально скажется на всемирном равновесии сил. Я желал бы сообщить тебе, что не стану в этом участвовать.
— Признай, однако: ты не представляешь, что я мог бы сделать, что я могу сделать.
— Не представляю. И именно поэтому опасаюсь тебя. Что же ты намерен сделать?
— Ничего. Пока — ничего. Просто хочу оглядеться и сам увидеть хотя бы некоторые из тех перемен, о которых ты говорил. И уж потом поразмыслить, какие несправедливости следует исправить, кого следует наказать, кого выбрать в герои и защитники человечества. Я все это покажу тебе, и тогда ты сможешь опять вернуться к своему былому занятию.
Ланселот вздохнул:
— Бремя доказательств лежит на том, кто их выдвигает. Но твоих доводов для меня теперь недостаточно.
— Боже правый! — воскликнул Мерлин. — Как это грустно! Столько времени ждать и дождаться такой вот встречи! Ты потерял веру в меня, Ланселот. А ведь силы мои уже возвращаются ко мне. Разве ты не чувствуешь запаха волшебства вокруг?
— Я ощущаю нечто, чего не испытывал уже очень давно.
— Проспать несколько веков очень полезно для здоровья — это бережет и укрепляет силы. А через некоторое время, Ланс, я стану даже могущественнее, чем когда-либо. И ты все еще сомневаешься, что у меня хватит сил повернуть вспять стрелки часов?
— Я сомневаюсь, что это хоть кому-нибудь принесет пользу. Прости меня, Мерлин. Мне тоже неприятно, что все так получилось. Но я слишком долго жил, слишком много видел, слишком много знаю о том, сколь сложен нынешний мир, чтобы доверять мнению кого-то одного, пусть даже готового этот мир спасти. Оставь его в покое, Мерлин. Ты для него — таинственная и почитаемая легенда. Я и сам не понимаю, кто ты такой на самом деле. Но воздержись от использования своей силы в форме этаких крестовых походов. Сделай теперь что-нибудь другое. Стань врачом, чтобы победить страдания людей. Стань художником. Стань профессором истории, антикваром. Черт возьми, стань, наконец, общественным критиком, социальным реформатором и раскрывай людям глаза на зло, которое видишь, чтобы они становились лучше.
