Джоэл Розенберг - Воин жив
Распахнулась пасть, явив взору частокол зубов в локоть величиной – и обдав Джейсона невыносимой вонью гнилого мяса и тухлой рыбы. Эллегон не был разборчив в еде.
Юношу замутило.
«Дыши в сторону, пожалуйста».
«Прости». – Заскрипев чешуей, Эллегон повернул массивную голову и дохнул огнем; вонь пропала.
Джейсон никогда не мог понять, почему другие боятся Эллегона. Это было то же самое, что бояться мечей Тэннети. Вселенная делилась на два сорта людей, и одни люди боялись других.
«Они просто боятся, что их съедят. Люди не любят меня, потому что я знаю слишком многое».
«И слишком во многое лезешь». Одно дело – не дать Джейсону выставить себя дураком перед Кетолом и Дарайном, и совсем другое – лезть в… личные дела.
«Повторяю: я этого не хотел», – сказал дракон, хотя Джейсон мог бы поклясться, что слышал приглушенное мысленное ворчание: «Вылитый отец. Слишком часто думает тем, что у него промеж ног, а не тем, что промеж ушей».
«А еще ты слишком много ешь… Ладно, идем к ней».
До северного угла было всего-то пара сотен метров – только пересечь плац, так что взлетать Эллегон не стал.
Джейсон шел быстро, дракон вперевалочку двигался следом.
Обычно люди стараются держаться подальше от работающих магов, и это вполне разумно. Мастерская Андреа Куллинан находилась в самом дальнем углу двора – а если бы не соображения безопасности, ее вообще стоило бы вынести в междустенье или даже за пределы Бимстрена.
Однако с безопасностью приходилось считаться – матушкина бимстренская мастерская, сколько себя помнил Джейсон, находилась в небольшом низком каменном домике в северном углу внутреннего двора.
Джейсон постучал в дверь. Никакого ответа.
– Мам, это я. Джейсон.
Ничего.
«Может, попробовать мне?»
«Нет. Лучше все же я сам».
Рука юноши на ручке дрожала.
Одной из главных заповедей, вынесенных им из детства, было – не мешать матушке, когда она работает. Это было одно из немногих правил, за нарушение которых грозила порка. Матушка так же не любила его пороть, как он не любил бывать выпоротым. Она говорила, что «не отвлекать мага» значит то же самое, что на Той Стороне – «не отвлекать водителя». Знать бы еще, что это такое…
В том-то и трудность в общении с пришедшими с Той Стороны – будь то родители, Уолтер Словотский или Дория Перлштейн: они вечно поминают вещи, понятные только лишь им одним. И дело не во всех этих машинах, самолетах и микроволновках (а кстати, что это? Доски, чтоб кататься на низкой волне?), а в том, что они слишком часто понимают и воспринимают все не так, как обычные люди.
Однако, хоть Джейсон и не понял сравнения, урок был затвержен накрепко и укоренился где-то на уровне подкорки. А потому решиться юноше было весьма трудно. Он знал, что на самом деле она не делает сейчас ничего опасного – Эллегон предупредил бы его.
«Правильно мыслишь».
И все же его рука дрожала. Проклиная предательски трясущиеся пальцы, он сжал ручку, медленно приоткрыл тяжелую дубовую дверь, скользнул внутрь и прикрыл дверь за собой.
– Мам?..
Он невольно принюхался. Внутри каменного дома было темно и влажно, пахло странно – и все же знакомо. Слабый запах, который он не мог бы в точности опознать, хоть и узнал густой, тягучий аромат маррима и резкий оттенок сожженных горошинок перца. Больше всего это напоминало запах старого пота.
Комната освещалась лишь светом, сочащимся из щели меж потолком и стеной. Виден был только узкий вход, где стоял Джейсон, и темный зал впереди. Занавески из черного газа скрывали остальное.
– Матушка?..
Джейсон двинулся сквозь занавески – сухие на ощупь, они льнули к лицу и рукам, будто влажные. Его передергивало, но он продолжал идти.
– Мама?..
За последними занавесками горела лампа – но так слабо, что Джейсон едва разглядел тусклый свет. Он откинул завесу – и увидел фигуру матери: склонясь над рабочим столом, она что-то лихорадочно писала, перо в ее пальцах тряслось и подрагивало. Над ее головой висел масляный светильник, справа на столе в кольцах медного змея покоился хрустальный глобус. Голова змея лежала на северном полюсе – тварь задумчиво озирала мир. Слева от матери стояла грубая глиняная фигурка человека со скрещенными на груди руками. На левой руке статуи было лишь два пальца.
Фигурка была еще влажной; позади нее лежал кусок глины и с полдюжины небольших ножей, какие-то палочки, лопатки и другие инструменты ваятеля.
– Мам, – сказал Джейсон, – перестань.
Она не ответила, а продолжала писать.
– Перестань, – повторил он.
Она будто не слышала.
– Так. Считаю до десяти – а потом отбираю у тебя перо.
Она замотала головой – взметнулись и опали спутанные черные пряди.
– Нет. Я уже близко; почти рядом. Может быть, я смогу…
Хрустальный шар посветлел.
– Видишь!
– Это ничего не значит, если только ты не сможешь увидеть его. А ты этого не сможешь, потому что он мертв.
– Ты не видел тела. – Хрустальный шар разгорался все ярче…
И вдруг потух. Комната снова погрузилась во мрак, освещенный лишь масляной лампой.
– Нет! – Она ударила кулаком по столу, потом повернулась лицом к сыну.
Он содрогнулся – хорошо, что лишь внутренне. Глаза ее были красны, веки набухли от недосыпа и слез, глубокие морщины избороздили щеки.
– Мам… – Джейсон взял ее руки в свои, на миг поразившись – как слабо она сопротивляется. – Прошу тебя. Мы – все мы – видели взрыв. Уолтер и Ахира остались там. Он не мог пережить взрыва, но если бы пережил – эта парочка уже привезла бы его сюда.
Что с Уолтером Словотским и гномом – по-прежнему оставалось тайной. Они не давали о себе знать – ни слова, ни знака. До Холтунбима им за это время, ясное дело, не добраться – но вот до Эвенора они добраться могли бы уже вполне, даже если бы плыли на мелских каноэ или, избрав путь по суше, переходили горы.
Так где же они? Вопрос важен, ибо они живы. Отец же – мертв.
– И все же я не отступлюсь. Пока не обнаружу тела – или не увижу его.
Но его разнесло на клочки, подумал Джейсон. Он не мог сказать этого – сказать своей матери, вдове своего отца.
– Твое заклятие не сможет распознать… того, что от него осталось. Оставь это, матушка, переоденься, отдохни и умойся. Вечером совет, и ты… – Он не договорил.
И ты должна выглядеть живой, собирался сказать он. Но он не мог заставить себя произнести это вслух. Порой бывает правильней недоговорить.
– Матушка… Ты же знаешь – он мертв. Есть еще одно доказательство – то, которое неизвестно другим.
