Роберт Говард - ГОНЧИЕ СМЕРТИ. Сага дальних миров
Внимательно оглядев берега и не увидев больше ничего опасного, я вылез из озера, стуча зубами от холода. Мой кинжал так и остался в ножнах. Мне не хватило буквально доли секунды, чтобы выхватить его. Спасло меня лишь то, что эта гигантская кошка, походившая на леопарда, если бы леопард, конечно, мог бы вырасти размером с небольшую лошадь, наподобие своих земных сородичей ненавидела воду.
Я решил заняться своими ранами. Четыре пореза на плече меня не сильно беспокоили, чего нельзя было сказать о большой рваной ране на бедре. Из нее толчками лилась кровь, и я опустил ногу в воду, вздрогнув, когда ледяная вода проникла внутрь. Лишь когда нога совсем онемела от холода, кровь перестала идти.
Я понял, что оказался в весьма неприятном положении. Меня мучил голод, вот-вот должно было начать темнеть; где-то по соседству скрывается разъяренный хищник, да и неизвестно, какие страшные звери тут есть еще. В завершение всего я был серьезно ранен.
Современный человек слишком изнежен благами цивилизации. С той раной, которая украшала мою ногу, дома меня бы отправили на больничную койку на несколько недель. Уж на что я всегда с презрением относился к боли и травмам, и то приуныл, когда до меня дошло, что мне нечем смазать и перевязать рану. Похоже, ситуация полностью выходила из-под моего контроля.
Подумав, я, хромая, направился к скальной гряде, где рассчитывал найти какое-нибудь укрытие из камней или, еще лучше, пещеру, чтобы провести ночь. Судя по тому, как быстро падала температура воздуха, она обещала быть не такой теплой и приятной, как день. Вдруг за моей спиной послышалось какое-то дьявольское тявканье. Оглянувшись, я увидел стаю каких-то гиеноподобиых созданий, которые целенаправленно трусили ко мне со стороны входа в ущелье. Звуки, которые они издавали, были еще более жуткими и отвратительными, чем у земных гиен. Я не ошибался насчет их планов: твари явно решили меня сожрать.
Нужда — жестокая хозяйка. Еще минуту назад я медленно ковылял, постанывая от боли. И вот уже несусь во весь дух к скалам, словно не был измучен и ранен. Каждый шаг отзывался адской болью в бедре; из раны снова хлестала кровь, но, стиснув зубы, я не снижал скорость.
Проклятые твари тоже прибавили ходу, и я было начал терять надежду добраться раньше них до росших у подножия скал деревьев, на которых надеялся спастись. Однако когда нас уже разделяли считанные метры, я достиг ближайшего дерева и, радостно подпрыгнув, вскарабкался на сук, располагавшийся выше человеческого роста. К моему ужасу, преследователей это не смутило, и они начали карабкаться по стволу дерева следом за мной.
Бросив отчаянный взгляд вниз, я понял, что звери эти изрядно отличались от земных гиен, как и все на Альмарике отличалось от земного: их гибкие мускулистые тела с кошачьими когтистыми лапами прекрасно подходили для лазания по деревьям.
Я приготовился принять последний бой, когда обратил внимание на нависший над головой скальный выступ, в который упирались ветви дерева. Срывая кожу с коленей И локтей, я вскарабкался по каменной степе и, перевалившись через край каменного языка, лег на скалу, глядя на своих преследователей.
Гиеноподобные создания повисли на верхних ветвях дерева и, злобно скалясь на меня оттуда, выли в бессильной ярости. Похоже, их способность к лазанию ограничивалась сравнительно прямыми древесными стволами. Одна из гиен все же решила меня сожрать и попыталась вспрыгнуть на скалу, в результате чего рухнула вниз с душераздирающим воплем. Судя по рычанию и чавканью, ее спутницы не теряли времени даром.
Между тем солнце стемнело и на небе появились маленькие тусклые звезды, складывающиеся в незнакомые мне созвездия; взошла огромная, золотистого цвета луна. Гиеноподобные твари, похоже, уходить не собирались. Они сидели на ветках и на земле под деревом и, издавая отвратительные звуки, выли на луну, видимо, жалуясь на неудачную охоту.
Мало сказать, что ночь была холодной, — на камнях далее выступила изморозь. Я совершенно окоченел. Единственный лоскуг ткани, бывший в моем распоряжении, я использовал как жгут, чтобы остановить делавшееся уже опасным кровотечение из раны на ноге.
Никогда я еще не чувствовал себя таким беспомощным. Ночь я провел, стуча зубами от холода, скорчившись на голой скале. Буквально на расстоянии вытянутой руки горели холодным огнем глаза гиен. Ночь переполняли звуки жизни и смерти. Где-то вдали слышались рычание и вой невидимых в темноте чудовищ, визг, крики, стоны и лай. И я лежал, голый, как младенец, терзаемый холодом, голодом и болью, дрожа от страха за свою жизнь, словно один из моих далеких предков-обезьян, покинувших безопасное дерево.
Теперь я понял, почему наши предки обожествляли солнце. Когда наконец холодная луна уступила место теплому солнцу Альмарика, я был готов пропеть осанну. Гиены подо мной, полаяв и повыв еще немного, отправились на поиски другой, более легкой добычи. Мало-помалу тепло проникло в мое окоченевшее тело и расслабило одеревеневшие мышцы. Я с трудом поднялся на ноги, размял руки и ноги и триумфальным криком поприветствовал наступление нового дня — совершенно так же, как делал первобытный человек десятки тысяч лет назад, дожив до очередного рассвета.
Более-менее придя в себя, я спустился из своего убежища на землю и решительно направился к ореховым кустам. Расколов полдюжины плодов, я съел их содержимое — лучше умереть от отравления, чем от голода. В этот момент мне казалось, что ни одно блюдо на Земле не было таким вкусным. Орехи прекрасно утоляли голод, и никаких симптомов отравления не последовало. Я начал адаптироваться к окружающим условиям. По крайней мере, стало ясно, что с голодуя не умру. Первое препятствие было преодолено — я осваивался с жизнью на Альмарике.
* * *Описывать подробно следующие несколько месяцев моей жизни не имеет смысла. Я жил среди скал и холмов, испытывая столько страданий и лишений, сколько люди на Земли уже тысячелетия не испытывали. Не будет преувеличением заметить, что только человек невероятной силы и упорства мог бы выжить там, где удалось мне. Но я не просто выжил. Я приспособился и освоился в этом негостеприимном мире.
Первое время я не отваживался покидать свое ущелье, где, по крайней мере, у меня были вода и пища. Я построил себе что-то вроде шалаша из веток на каменном языке, ставшем для меня ночным пристанищем, Нельзя сказать, что я там спал, нет, сном это состояние назвать было трудно. Я, скорчившись, лежал, обхватив себя руками, коротая время до рассвета, чтобы днем при малейшей возможности впасть в неглубокий, чуткий сон. Постепенно у меня выработалась способность просыпаться от малейшего непривычного шороха.
