Алёна Реброва - Пути неисповедимых
— Миллионы калек нуждаются в моей помощи и я не решаюсь с ними работать, почему же он достойнее их? Ты знаешь мои принципы, Юкка, я не стану помогать всем подряд.
— Но ведь я прошу тебя!
— Тебя я и с того света верну, родная, — твердо сказал он. — Тебя, но не других.
— Адольф, выйди, — велела Юкка.
Змей поспешил убраться из комнаты.
— Он дорог мне так же, как и ты, — объяснила она.
— Что значит так же, как и я? Почему?
— Он мой приемный сын. Я растила его с самого детства… к сожалению, он вырос идиотом и вечно суется в самое пекло по одному моему приказу. Я не могу перестать отдавать эти приказы, а он не желает прекращать слушать их! Еще немного и он погибнет.
— Что? У тебя есть приемный сын? — растерянно переспросил Воробей. — Уже столько лет… И я не знал об этом?
— Да. Послушай, я знаю, что должна была сказать тебе, знаю, что не должна была обрекать его на жизнь наемника-убийцы, знаю, что грош мне цена, как матери, и знаю, что сейчас ты начнешь обвинять меня во всех грехах и твердить, что я злобная гадина! Да, я виновата, и перед тобой, и перед своим долгом, и даже перед этим тупицей я тоже виновата. Но речь не обо мне, речь о нем. Помоги ему, прошу тебя, — взмолилась она.
— Я всегда знал, что ты хотела семью, — вздохнул Воробей. Желание шутить и улыбаться у него пропало, веселье и беззаботность больше не светились в его глазах. — И я все время чувствую себя виноватым из-за того, что не могу дать ее тебе, что испортил тебе жизнь, ведь из-за меня ты дошла до жизни наемницы и гильдий… Я помогу ему, чтобы хоть как-то все исправить. Но сначала мы поедем к нам в дом, чтобы если что-то пойдет не так, мой брат мог мне помочь. Менять и растить живую материю — работа сложная. Не могу обещать, что этот Адольф будет выглядеть ровно как прежде, скорее всего, его будет не узнать, сохраниться только расцветка… может быть.
I. Полукровка
1. Фестиваль Бондьярского Эля
Мы доехали до Генсенгта за пять дней. Прежде чем убить людоедку, Арланд выяснил у нее, как выбраться из леса, потому мы не застряли в чаще дольше положенного. И путь, кстати, все же сократили. На два дня.
Утром инквизитор рассказал нам, что Лорелея не нападала на него. Когда он отыскал ее ночью, она лежала в своей маленькой кровати и ждала. Ее выходка действительно была самоубийством. Как выяснилось, она, ела мясо людей, чтобы продлить жизнь и не могла умереть естественной смертью, так же она не могла позволить себя убить местным жителям, которые не стали бы хоронить ее тело. К счастью, ей попался Арланд. Истинный джентльмен, который не только сам пришел к ее кровати, но и принял исповедь, прежде чем зарезать, а потом похоронил со всеми обрядами. Лорелея была зарыта в белой рубахе, а на ее могиле лежали цветы, которые инквизитор лично искал несколько часов по лесу.
Да… Арланд донельзя честный и принципиальный, почти никогда не отступается от того, что считает правильным и справедливым. За это его даже по неволе начинаешь уважать. Впрочем, только уважение к нему и можно испытывать, если не хочешь жестокого разочарования.
Все дни пути мы с Арландом общались не много и только по делу. Вся моя симпатия к этому человеку, или скорее демону, резко пропала после его обвинения. Сам инквизитор пытался наладить отношения, но это у него получалось не очень хорошо. Хотя, стоит отдать ему должное, он не стал врать, что ему жаль и что он на самом деле не считает меня ведьмой, готовой отдаться кому угодно за пару капель силы… Судя по всему, Арланд вообще не может поверить, что существуют хорошие люди, которые желают ему добра, ничем не угрожают и просто, без всякой корысти, любят его, как человека. Конечно, до большой, светлой и чистой любви нам с ним было, как Дейку до монашеской кротости, но все равно мы были достаточно близки и доверяли друг другу. По крайней мере, я доверяла, чего делать не следовало, как оказалось.
Помучавшись досадой первую половину первого дня пути из леса, я перестала думать о случившемся. На следующий день мне было уже не до инквизитора.
Леопольд, вырвавшись на свежий воздух, был спокоен только первые два дня. Наверное, это были последствия какого-то затяжного шока, но когда этот шок ушел, оборотень почти в буквальном смысле озверел. У него началась ужасная боязнь открытого пространства, он сходил с ума от бесконечного неба над головой, его приводила в ужас мысль о том, что вокруг нет стен, что повсюду светло и витают разные запахи. Будучи зверем, он постоянно скулил или выл от тоски, зарывался в норы, из которых его потом приходилось чуть ли не выкапывать, если он превращался в птицу, то не мог летать, просто падал, вяло помахивая крыльями. Дороти пришлось ехать на коне вместе с Арландом, так как Леопольд больше не мог ее вести. Но это еще не самое плохое. Когда оборотень был человеком, он впадал в апатию. Ничего не говорил, ни на что не реагировал, а иногда, сидя у костра и обхватив руками колени, начинал нервно покачиваться взад-вперед. Однажды он ушел в лес на долгое время. Когда я отправилась его искать, то нашла под деревом почти без сознания. Бедняга просто упал под него и, не в силах остановиться, рыдал от страха и отчаяния до полного изнеможения.
Леопольд безумно скучал по дому, месту, где вырос, скучал по матери, его всего как будто рвала изнутри эта тоска. Я готова поклясться, для него уход из родных мест оказался чем-то вроде маленькой смерти.
Оборотня всем было безумно жалко, но никого, кроме меня он не слушал и не принимал. Я пыталась его как-то приободрить, утешить, но выходило у меня не очень. Я все время таскала его зверенышем за пазухой или в карманах, где он спал, свернувшись пушистым клубком, гладила, когда он вылезал наружу. Когда он был человеком и ему становилось совсем плохо, обнимала и пыталась объяснить, что все не так паршиво, как может показаться. Заплетала ему косу, заставляла открывать глаза, а не прятать их под челкой, ходить ровно, выпрямлять спину, поменьше боязливо озираться по сторонам. Конечно, ему было не до этого, но мои замечания заставляли его вспоминать, зачем он ушел из дома, и тогда он хотя бы пытался взять себя в руки.
Леопольд только начал успокаиваться, как мы приехали в город. В первый же день бедняга отстал и потерялся. Причем потерялся он на рыночной площади, где полно людей, которым только дай обидеть и обокрасть наивного простого паренька… К тому времени, когда я отыскала оборотня, он уже превратился в зверя, покусал десятерых людей и, забившись в какую-то сточную канаву, сидел там и выл так, что уши закладывало. К счастью, он все-таки не свихнулся от страха. Притащив Леопольда, избитого, всего в синяках и ссадинах, в гостиницу, я его вымыла, привела в человеческий вид и уложила спать. Приехали мы утром, нашла я его в полдень, но оборотень не проснулся даже в пять часов вечера, все спал и спал.
