Мария Чурсина - Боги крошечных миров
Свеину вручили письмо ещё днём, когда отец был занят на коронации новой императрицы. Древние говорили, что во время коронации всегда выходит солнце, потому что сам мир радуется появлению нового правителя. Так и было — в распахнутые окна резиденции дышал тёплый ветер, вздымая полупрозрачные занавески, а на дорогах подтаял грязный снег.
Свеин сосредоточенно расставлял игрушечных солдатиков на большом столе-поле, изображающем равнинную местность близ Альмарейна. Армии вот-вот должны были ринуться в бой, и косой солнечный луч лежал между ними, как последняя сдерживающая грань. Свен покусывал от нетерпения губы.
В зале не было дверей — только проёмы, оплетённые цветущим плющом, и посыльный раз стукнул по косяку. Пальцы Свеина дрогнули от неожиданности, и одна фигурка неуклюже повалилась навзничь. Он раздражённо отмахнулся.
— Простите, мой лорд… — Подождав минуту, снова затянул слуга.
— Ну что ещё? — Свеин выпрямился, всеми силами выказывая недовольство. Сдул с лица длинную прядь волос.
— Вам письмо. Из Тарамна. Это срочно.
Выдернув из его рук сероватый конверт, кое-как склеенный печатью, Свеин зашагал к окну, разрывая на ходу плотную бумагу. Должно быть, это от братьев. Они оба служили офицерами в армии на границе, где ещё случались кровавые стычки то с Маарскими войсками, то с разными желающими отхватить кусок послаще и поплодороднее от страны, погружённой в гражданскую войну.
Швырнув остатки конверта на подоконник, Свеин развернул письмо. Солнечные лучи, сегодня такие ласковые, коснулись его вмиг задрожавших рук. Алые чернила поплыли перед глазами, сливаясь в бесконечные хороводы букв.
— Как…
Он привалился спиной к стене, закрыв глаза ладонью. Пляска букв стихла, но в тишине к горлу подступил шершавый ком.
Из окна резиденции была видна главная площадь, сегодня под завязку забитая народом. Свеин не любил помпезных представлений, не любил сборищ народа, потому и пренебрёг приглашением на коронацию. Он предпочёл обществу новой императрицы общество игрушечных солдатиков.
Его отец всё ещё был там. Был, а когда он вернулся, Свеину пришлось отдать ему письмо. И рассказать, что двоих его сыновей убили этой ночью в сражении за крепость Анса. Убили, и союзническая армия Маара едва ли не подчистую разгромила войска бывшей империи.
В тот полдень Свеин долго простоял у окна, запрокинув голову, чтобы впитались обратно брызнувшие слёзы. Тёплый ветер щекотал ему шею, подхватывал не забранные в хвост пряди. Брошенные солдаты застыли, вскинув оружие в игрушечной ярости. И готовились пасть. В смерти, тоже игрушечной.
Ночью умер отец. Его нашли утром, в постели, уже совершенно холодного. И Свеин только тогда заметил, что отец был уже совсем седым, что лицо его избороздили морщины, и вспомнил, что его голос давно стал по-старчески высоким. Вечером того же дня Свеина призвала в Совет новая императрица, и он пришёл, потому что не посмел отказаться.
Игрушечные солдатики медленно покрывались пылью на столе, изображавшем пейзажи Альмарейнской равнины.
Долгие месяцы он наблюдал, как пустеет академия. Вначале это стало заметно в больших аудиториях, амфитеатром спускающихся к кафедре. Ллар сразу замечал проплешины пустующих мест, когда отворачивался от доски, отряхивал пальцы, испачканные синими крошками мела. Но продолжал лекцию — его голос не срывался.
Потом, когда гражданская война так подточила силы страны, что отлаженные десятилетиями механизмы ржаво заскрипели, он видел, как необратимо пустеют коридоры и залы, украшенные хрустальными статуями мёртвых учёных. Как пыль укрывает парты и кафедры. Как голоса, гудящие раньше под сводами академии, исходят до осторожных перешёптываний.
Он всё равно проводил лекции, даже если туда являлось меньше десятка студентов. Даже если являлся всего один. Даже если не являлся никто — Ллар всё равно просиживал за кафедрой положенное время, упрямо поджимая губы.
Его не скрываясь называли сумасшедшим. Но даже когда приходилось самому открывать академию, со страшными усилиями толкать окованные металлом двери, он приходил и разговаривал с крысами. Стоило вечеру окрасить небо в жемчужно-серый цвет, он поднимался, собирал записи и шёл к выходу, различая эхо от собственных шагов в пустующих галереях.
Но до тех пор — ни шагу из аудитории. Так было и в тот вечер.
— Лорд Ллар. Императрица собирает новый совет. Вы должны стать его членом, поскольку являетесь единственным дееспособным представителем семьи.
Он взглянул на небо.
— Двадцать пять минут.
— Что? — слегка опешил посланник, и двое стражей за его спиной скривились — старый безумец, какого демона он понадобился императрице?
— Двадцать пять минут. Ровно через столько закончится последняя лекция. И я смогу пойти с вами.
Посланник замолчал, оглядывая пустую аудиторию, которая амфитеатром спускалась к преподавательскому столу. За ним, сцепив руки в замок, восседал Ллар с прямой, как линейка, спиной.
— Императрица желает видеть вас немедленно. Вы же не заставите её ждать? — бросил посланник, жестом требуя у стражников, чтобы они вышли в свет единственного огненного шара и выполнили свою работу.
Ллар предупреждающе поднял руку.
— Всего двадцать одна минута. Вы же не нарушите таинство науки?
Прошуршала где-то у задних рядов крыса, и один из стражей дёрнулся, хватаясь за эфес меча. Никому не нравились мрачные коридоры заброшенной академии. Статуи смотрели из тёмных провалов в стенах, как мёртвые души. Веяло библиотечным сквозняком.
— Да он спятил.
Ллар упрямо смотрел вперёд, поджимая сухие бесцветные губы. Вот он обернулся — и в его глазах отразилось белое пламя.
— Нехорошо слушать лекции стоя. Присядьте, прошу.
«Шестнадцать минут», — хрипло стукнулся в окна ветер.
Заскрипели давно не знавшие прикосновений стулья и столы. Когда истекло время, Ллар поднялся, одёргивая белую мантию профессора, и собрал со стола исписанные мелким почерком бумаги. По-доброму улыбнулся.
— Идёмте. Не хочу заставлять императрицу волноваться.
— Наденьте мантию.
Её привели в замок под руки, потому что сама бы Аливера не дошла. И уставшему посыльному пришлось повторить три раза.
— …мантию, прошу вас.
— Какую? — прошептала она непослушными губами. Язык прилипал к пересохшему нёбу.
— Синюю. — Терпеливо прикрывая глаза, сообщил маг в строгом наряде замкового чиновника. — Синий — цвет вашей касты, цвет целителей. Надевайте.
— Постойте, я не понимаю!
Кто-то накинул неожиданно тяжёлую мантию ей на плечи. Она разглядела туманный блеск драгоценных камней. Дышала Аливера всё ещё с трудом, как будто каждый раз уговаривала себя сделать вдох. Ей хотелось забиться в угол, чтобы свет белого пламени до неё не дотянулся, чтобы её не увидели, чтобы забыли.
