Артем Тихомиров - Оруженосец
— Значит, вот как? — Принцесса подошла к большому мшистому камню в нескольких шагах от дерева и вырвала его из земли одной рукой. Сделала она это легко, словно камень был подушкой, набитой чистейшим пухом. — А Тагульфу или его родителям понравится такое?
Ластинда вздрогнула. Все семнадцать лет она только и задавала себе вопрос, откуда у Эммы такая чудная способность. И чудная — еще мягко сказано. Девушка была не просто сильной, ее сила превосходила всякое разумение.
Однажды отец решил проверить, есть ли в округе что-нибудь, что Эмма не сможет поднять. Они отправились к Вересковым Холмам, к самой границе Шеридонии. На холме стояла старая-старая уродливая башня, оставшаяся от давно развалившегося от времени замка. Выглядела она достаточно внушительно.
Астальф подвел Эмму к башне и сказал: тяни. Эмма потянула. Башня со скрипом оторвалась от земли. Король вытащил платок, утер обильно выступивший на лбу и шее пот и сказал: ставь на место.
— Я только надеюсь, — произнес он дрожащим голосом, — что ты соблюдаешь обещание. Никто не должен знать о твоей силе.
— Конечно, папа, — заверила девочка.
Тогда Эмме было восемь лет. Не существовало, по крайней мере в Шеридонии, вещи, непосильной для принцессы…
— Верни камень на место, — сказала Ластинда, нервно озираясь. — Пожалуйста.
Эта часть сада при дворце была надежно укрыта от посторонних взглядов густой растительностью, но королева всегда боялась разоблачения. Рано или поздно, думала она со страхом, кто-нибудь из слуг узнает — и что тогда будет?!
Очередной разговор с мужем у Ластинды состоялся накануне вечером. На маленьком семейном совещании супруги постановили, что тянуть дальше нельзя, ибо того и гляди этот тупица Тагульф передумает и запросит невесту получше.
Эмме исполнится восемнадцать через три дня, и это самый подходящий случай объявить, наконец, о дне свадьбы. Придется, конечно, поднапрячься и мобилизовать все силы, но оно того стоило. Нет другого способа заставить Эмму взяться за ум и выбросить из головы эту дурь о рыцарях, подвигах и приключениях. Не женское это дело. Будь Эмма мальчиком, Ластинда первая благословила бы сына на подвиги и сама спровадила бы его в странствия, но судьба распорядилась по-другому, и принцессе придется подчиниться. Женщине — прялка, мужчине — меч. У кого есть силы в этом мире противиться заведенному порядку?
Но Эмма противилась, причем ее сопротивление со временем не уменьшалось, а лишь возрастало. И чего этой девчонке неймется? И эта непомерная сила — проклятие для бедняжки и ее окружения… Сколько всего она переломала во дворце, когда была еще маленькой и не умела соизмерять свои усилия! Разорение, да и только. Со временем Эмма научилась контролировать себя, но сила дремала в ней, готовая в любой момент перевернуть все с ног на голову. Ластинда отчаянно боялась, что, захоти Эмма пустить ее в ход в критический момент (у алтаря, к примеру), произойдет катастрофа просто вселенского масштаба.
— Доченька, опусти камень, — елейным голоском произнесла королева.
Фыркнув, Эмма вернула камень на место. Витольд на руках у королевы радостно пискнул.
— Вы меня не заставите, — заявила принцесса. — Вы давали мне время подумать? Так я подумала. Мой ответ: нет, нет и нет!
Чтобы показать серьезность своих намерений, она уткнула руки в бока.
— Хорошо, хорошо… спокойно, доченька. Признаюсь, я переборщила немножко…
— Немножко? Ты рубишь под корень мою жизнь, даже не удосуживаясь узнать, чего хочется мне.
Ластинда мигнула. Витольд смотрел на сестру и улыбался во весь рот.
— И… чего же ты хочешь? — вкрадчивым голосом спросила королева.
Вопрос был на засыпку. Откровенно говоря, Эмма не знала. Во всяком случае, не могла с ходу описать это нужными словами.
— Я в тысячный раз повторяю, — сказала Ластинда, — мы с отцом действуем в твоих интересах. Тебе придется выйти замуж за Тагульфа. Или…
— Что? — прищурилась Эмма.
— Или… — Лицо королевы окаменело. — Тебе придется уйти из королевства навсегда. Ты станешь изгоем и очень скоро пожалеешь о своем упрямстве!
— Ах так? Отлично! Прекрасно, мама! — Принцесса топнула ногой с такой силой, что оставила в земле отпечаток глубиной в две ладони.
Королева сделала шаг назад и предупредила:
— Шантаж и скандалы тебе не помогут.
Девушка испепелила ее взглядом.
— Мы с отцом решили. Через три дня мы объявим о дате свадьбы. Даю тебе слово, Эмма, до конца месяца ты станешь женой Тагульфа!
Царственно развернувшись, Ластинда отправилась в сторону дворца, точнее, дворцовой кухни, откуда ветер приносил вкусные запахи.
Эмма проводила мать настороженным взглядом и с силой выдохнула. Жар залил ее голову. Подскочив к Баламуту, мирно спавшему под кустом, принцесса сграбастала его, села на землю и начала яростно гладить. Котенок возмущенно завопил.
— Ничего, ничего… они не оставляют мне другого выхода… — пробормотала Эмма. — Раз они серьезно, значит, и я — серьезно!
Принцесса опустила Баламута на траву, встала, выпрямившись, и отряхнула с подола травинки.
Взгляд ее упал на воткнутый в землю деревянный меч. Эмма смотрела на него долго, не отрываясь.
В уме принцессы зрело нечто поистине дьявольское.
В свою спальню, расположенную на третьем этаже западного крыла дворца, Эмма влезла по приставной лестнице. Ею она пользовалась часто, когда нужно было улизнуть из дому незамеченной или так же незамеченной вернуться. Спрыгнув с подоконника на пол, принцесса подбежала к двери и прислушалась.
В коридоре никого не было. Эмма заперлась на ключ и приникла к створке спиной, чтобы перевести дух.
Принцессе казалось, прямо сейчас решается ее судьба.
— Надо делать, что-то делать, — произнесла она вполголоса. — Или я упущу момент. Три дня!
Взгляд Эммы скользнул по комнате. У иных принцесс спальни куда богаче, больше и помпезнее, но это и понятно. Шеридония маленькая и не слишком богатая страна. Пройти ее из конца в конец, если делать больше нечего, путник с хорошими ногами мог часа за два. Подданных у отца Эммы всего тридцать душ, и все живут в деревеньке у реки, что протекает неподалеку от дворца. Армия — пять солдат, которые никогда ни с кем не воевали. Казна скудная, и в сравнении с сокровищами иных королевств, той же Настурции, к примеру, о ней неприлично даже упоминать вслух.
Тем не менее родители делали все, чтобы Эмма росла в обстановке, которая бы приличествовала принцессе. Комнату наводняли дорогие игрушки; мебель, выписанная из-за границы, сверкала дороговизной и полным отсутствием вкуса; на полу лежали ковры, цветовая гамма которых могла довести иного эстета до колик. Имелось даже зеркало в полный рост, стоявшее в углу. Стоило оно бешеных денег, его резную тяжелую раму из дуба покрывало настоящее золото. Эмме полагалось проводить за ним большую часть дня, примеряя наряды и меняя прически, как всякой нормальной принцессе ее возраста, но на деле зеркало просто пылилось без надобности. Тряпки и безумные конструкции из волос, описанные в ежемесячных модных каталогах для принцесс, ее совершенно не интересовали. Драгоценные побрякушки, которыми была забита шкатулка, Эмму тоже не вдохновляли. Ожерелья, колье и кольца она надевала лишь по просьбе матери и на праздники и не могла взять в толк, что в них хорошего. Принцессам-красавицам, чьи портреты печатали в королевских вестниках, Эмма не завидовала, разве что их красоте, но никогда их богатству и тому, что, нацепив на себя уйму блестяшек, они становились похожи на огородных пугал.
