Марина Дяченко - Варан
— Ты чего? — горни будто только сейчас заметил темно-красный румянец на лице Варана. — Ой… Извини, если чем обидел, у всех, знаешь, свои нравы… Я думал, растаю в этой мокрести, — он с отвращением поддел ногой комок дорогого костюма на полу. — Давай скорее кипяточка, а то простужусь по-настоящему, князь, думаю, не обрадуется…
Мне, что ли, перед князем отвечать за твои сопли, подумал Варан тоскливо.
— Может, есть что-то подстелить на лавку? — поинтересовался гость.
— Что?
— Ну, подстелить… Шкуру там или другое одеяло. А то холодно, знаешь, так сидеть, да и плесени полно…
Да кто ж тебя звал, скрипнул Варан зубами. Оставался бы у старосты, у него сухо… Весь поселок за эту сухость платит, и мы с отцом тоже…
— Так интересно тебе? Про бродягу, который огонь разводит? Рассказывать?
— На то и дороги, чтобы бродить, — буркнул Варан. — А у нас, господин горни, дорог нет. У нас или по морю, или вверх… Нет у нас бродяг. Все свои.
— Суровый ты. — Гость уселся наконец, но не на лавку, а на свой сундучок. — Когда поднимать меня будем? Помнишь, что староста сказал?
Стукнула дверь. Лилька, младшая, выбежала сразу на середину комнаты — и замерла, уставившись на длинноволосого горни, по шею замотанного в одеяло.
— А…
— Где мать? — сурово спросил Варан.
— В поле, — пискнула Лилька. — Сетки ставит с тетками. Велела крепежек для якорей, и второй нож, и…
— Тоська где?
— Матери помогает…
— Батя где?
— Пружину вертит… Наполовину уже закрутил, сказал, чтобы ты все кидал и шел помогать, потому как…
— Иди скажи отцу, — проговорил Варан с тяжелым сердцем, — пусть идет домой. Скажи, гости у нас. Скажи, надо быстро.
* * *Отец все понял сразу. Пробежал глазами по писульке старосты, покосился на радужное сияние, исходящее от раскрытой грамоты, изобразил корявый поклон человека, спину гнуть вообще-то непривычного:
— Будь по-вашему, горни. Поднимем вас, не обессудьте, обыкновенным грузовым винтом. Собирайтесь…
И сказал уже Варану, негромко, по-деловому:
— Ползагрузки. Рыбы для солдат заказывали — три мешка… Значит, шесть бурдюков минус три мешка рыбы и минус горни — будет четыре бурдюка… Пошевеливайся.
Варан обрадовался возможности наконец-то освободиться от приставучего горни. В нише стола отыскал очки — два прокопченных стекла в грубой металлической оправе. Плотнее затянул куртку и, не прощаясь, выскочил из дома.
Утренняя рыба плавала здесь же, в каменном бассейне, еще живая. Орудуя сачком, Варан наполнил и взвесил три мешка; дождь припустил сильнее и смыл с него чешую прежде, чем груз был доставлен, мешок за мешком, к винтовой площадке.
Пружина винта, накрученная наполовину, казалась непривычно тощей. К крюкам на корзине уже привешены были два бурдюка; Варан загрузил рыбу и потом, едва управляясь с деревянной тележкой, перевез к винту от водосборника еще два тяжеленных пузыря с водой. Он успел передохнуть и пожевать сладкой смолы, прежде чем над краем площадки показалась голова горни: чужак был бледен и задыхался. Как же, подумал Варан не без злорадства. Сто ступенек в скале — и мы уже падаем в обморок…
— Дышать… нечем, — простонал горни и уселся прямо на мокрый камень. Вслед за горни на площадку поднялся Варанов отец — тот был в два раза старше, нес на одном плече деревянный сундучок, а на другом почтовый мешок для верхних, и ровное его дыхание не сбилось ни на йоту.
— Хорошо, — сказал отец, оглядев винт и оценив проделанную Вараном работу. — Грузитесь.
Варан влез в корзину первым и устроился у мешков с еще живой, трепещущей рыбой. Отец долго ходил вокруг, проверял крепления, связки, поглаживая пружину, бормоча молитву подъемников и время от времени сплевывая через плечо. Дал в руки Варану причальный канат с тройным крюком на конце:
— Кто сегодня дежурит?
— Лысик.
— Передавай привет от меня и проверь, чтобы он все точно записал: рыбу, воду, почту… И… — Отец покосился на горни, замершего у края площадки, будто оцепеневшего при виде бесконечного серого горизонта: — И горни пусть возьмет из рук в руки… Все. Хвала Императору, лети, сынок.
Быстро потрепав Варана по плечу, отец отошел к спускателю. Совсем другим, бесцветным голосом позвал чужака:
— Горни, пожалуйте на взлет.
Варан не подал господинчику руки. Чихая и соскальзывая, тот с трудом влез в корзину, поискал свободного места, со страдальческим лицом пристроился опять же на сундучке. Вцепился в край корзины:
— Не перевернемся?
— С половинным навертом идем, — не удержавшись, заметил Варан. — Можем и опрокинуться, если не повезет. Шуу не дремлет, — и подмигнул отцу.
— Типун тебе на язык, — сурово сказал тот, берясь за спускатель. — С Императором… Раз, два… три!
Спускатель взвизгнул, освобождая пружину.
Пружина тупо и свирепо, как глубинное животное, рванула на себя цепь.
Цепь пошла разматываться с катушки. Над головами Варана и горни распустился цветок — прекрасный цветок растущего пропеллера; его было видно всего несколько секунд, а потом он пропал, превратившись в серое, размазанное в движении колесо. Невидимая сила вдавила Варана в тугие мешки с играющей рыбой, и площадка ухнула вниз, крохотная фигурка отца мелькнула и пропала, в ушах взревел ветер, какого никогда не бывает под тучами в межсезонье…
Еще через секунду ничего не стало видно, даже сидящего рядом горни. Воздух сделался серым и мокрым, как медуза. Варан задержал дыхание.
— Это тучи? — крикнул горни, и Варан скорее догадался о его словах, чем расслышал их. Дорога сквозь облака была для него самой неприятной частью путешествия наверх; говорили, что облака изнутри напоминают царство Шуу, и Варан готов был с этим согласиться. Вязкое, липкое, непроницаемое…
Серая мгла распалась клочьями. Проглянула синева над головой; облака вдруг вспыхнули белым, и Варан, зажмурившись, полез в нагрудный карман за очками.
Горни опять что-то закричал, нечленораздельно, захлебываясь от радости. Винт, проткнув слой облаков, вырвался с другой стороны. Облака сверкали, белые, мягкие, празднично безопасные, сухие; над головой разливалась сплошная синька, посреди которой стояло страшное белое солнце. Варан старался не поворачивать голову в его направлении.
Звук пропеллера изменился. Винт терял скорость.
— Эй, где причал? — нервно спросил горни. «Как ты мне надоел», — подумал Варан.
Большие и малые пропеллеры винта один над другим изменили очертания. Корзина поднялась еще выше и почти замерла; чуть поодаль маячила белая каменная стена, от стены тянулись, как лучи, тонкие досочки причалов, опутанные снастями, будто старческие руки жилами. Варан налег животом на рычаг, изменяя наклон главного пропеллера; корзина соскользнула ниже, подойдя к доскам почти вплотную, и тогда Варан размахнулся и забросил тройной крюк на причальную тумбу.
