Охотник за головами (ЛП) - Каррэн Тим
— Контакт! — орали они. — Контакт!
Все открыли огонь, пули засвистели, люди закричали. Десяток северовьетнамцев полегли, остальные метнулись обратно в джунгли, листва разлеталась вокруг них зелёным облаком — это пулемётчики четвёртого взвода угощали их свинцом.
Командир разведгруппы, задыхаясь, поливал водой из фляги своё чёрное лицо. Свиту до смерти хотелось получить боевое донесение, и когда парень, наконец, отдышался, он выдал самый короткий рапорт, который я когда-либо слышал:
— В той долине не меньше тысячи этих ублюдков... идут прямо на нас!
Свит передал приказ командирам взводов — укрыться, рассредоточиться и следить за флангами. Он раздобыл для меня M-16 и сунул её мне в руки:
— Держи голову пониже, Мак... но если они прорвут периметр, даю добро завалить столько, сколько сможешь.
Я бывал в таких переделках и раньше, ёбнешься как часто, и лишь пару раз мне приходилось стрелять. Я не был против этого (я настоящий демон, когда речь идёт о спасении своей белой задницы), но сейчас, лёжа в этом густом укрытии и ожидая, когда ад обрушится на нас, у меня было скверное предчувствие. Будто мой желудок и прочие внутренности стекли в ботинки, а в образовавшейся пустоте метался рой бабочек. Я чувствовал себя таким лёгким, что, казалось, вот-вот взлечу, поэтому вжался в эту сырую, кишащую насекомыми землю.
Свит был на связи с другими ротами, приказывая им быть наготове.
Я и раньше видел массированные атаки живой силой.
В лагерях спецназа такое случалось регулярно — коммунисты постоянно пытались их захватить. Одну атаку в Куанг Чи я не забуду никогда: не меньше трёх батальонов вьетконговских сапёров решили взять лагерь штурмом. Они хлынули через поляну, десятки разорвало в клочья на минных полях, «Клейморы» уничтожили ещё сотню. Но они всё шли и шли, перебрасывая лестницы через колючую и спиральную проволоку, под прикрытием миномётного огня — снаряды рвались уже внутри периметра. Я смотрел — не в силах поверить глазам — как «зелёные береты» и их наёмники из горных племён и камбоджийцы косили вьетконговцев из пулемётов, винтовок и безоткатных орудий. Через десять минут после начала осады на заграждениях громоздились сотни тел, а они всё лезли и лезли, как муравьи-солдаты. Мы эвакуировались — те, кто ещё оставался в живых — а вьетконговцы захватили лагерь.
Но до сегодняшнего дня я никогда не видел массированной атаки северовьетнамской армии.
Они появились из джунглей — закалённые бойцы, поливая всё вокруг огнём из АК и РПД с барабанными магазинами. Пули свистели со всех сторон, взбивая комья земли и обрушивая на наш сектор ливень из веток и листвы. Бойцы 4-го полка вели плотный заградительный огонь, и противник нёс тяжёлые потери, пытаясь взобраться на холм. Тела громоздились друг на друга, а они всё наступали. Кричащая, воющая, ревущая стена тел катилась на нас потоком, будто зловещая людская река, прорвавшая плотину.
Солдаты начали подрывать «Клейморы», нацеленные вниз по склону — взрывы грохотали один за другим, оглушительные и раскатистые. В каждой мине было около семисот стальных шариков, которые прорубали огромные бреши в рядах наступающих. Десятки солдат просто исчезали, разорванные на куски. Те, кто прорывался дальше, падали под шквальным огнём.
Затем пошла следующая волна.
Я слышал перестрелку с флангов и понял — мы оказались в самом центре вражеского кольца. По рации Свит докладывал, что нас, похоже, зажали между подразделениями размером с батальон. Крики, выстрелы, пули свистели над самыми головами, и я видел, как несколько солдат северовьетнамской армии прорвались на вершину холма. Кого-то из них подстрелили, кто-то уцелел. Один швырнул гранату, уничтожившую трёх пулемётчиков 4-го полка. Ракеты — коммунистические Б-40 — падали вокруг нас, выпущенные снизу. Они взрывались с тяжёлым, глухим грохотом, разбрасывая во все стороны землю и обломки. Ветви деревьев обрушивались вниз, листва сыпалась дождём. Всё больше северовьетнамцев взбиралось по склону холма, стреляя, убивая и погибая. Тунс вскочил на ноги и бросился на них, уложив четверых или пятерых, пока не взорвалась ракета — и его не стало.
Снаряды рвались вокруг, я перекатывался из стороны в сторону, пытаясь уклониться. Взрывы швыряли мне в лицо ветки и камни. Мир превратился в кипящий водоворот пыли, грязи и чёрного дыма. Я полз между телами погибших американцев и северовьетнамцев. Двое солдат противника пробрались через кусты слева, пригибаясь к земле, все в грязи и крови. Я перекатился на живот и срезал их очередью из М16.
Ещё один рванулся вперёд, и моя винтовка заклинила.
Всё. Я труп, и я это понимал.
Всё произошло очень быстро. Жизнь не пронеслась перед глазами и прочей избитой хрени не было — я только помню мысль о том, какая же это чертовски несправедливая штука — жизнь. Попытался притвориться мёртвым, но этот сукин сын заметил меня и ухмыльнулся, словно развлекался. А потом сзади появился Гарлетто и всадил ему в позвоночник три пули. Когда тот упал и начал биться, крича от боли, Гарлетто добавил ещё одну очередь.
Снова мы отбросили их — пулемётным и автоматным огнём, гранатами и в рукопашной схватке. Но у нас были потери, и так продолжаться не могло — их было просто слишком много.
А внизу, в джунглях, мы слышали, как они готовятся к новой атаке.
Ракетный обстрел прекратился, воздух заволокло дымом и кровавой мглой. Повсюду тела. Наши. Их. Люди звали медиков, но большинство были уже мертвы.
Это была бойня.
К тому времени я повидал немало сражений, но такого — никогда. В буквальном смысле сотни тел в любой возможной степени увечья и расчленения — от вершины холма до низины. Сваленные грудами, наваленные друг на друга, разбросанные, местами слоями по семь-восемь... кровь, конечности, головы и внутренности.
Господи.
Все те впустую потраченные дни за просмотром фильмов с Джоном Уэйном — «Пески Иводзимы» и «Возвращение в Батаан» — не подготовили меня к этому. Я чувствовал на себе кровь, смешанную с этой тошнотворной, выворачивающей внутренности вонью вспоротых животов, отстрелянных боеприпасов и опорожнённых кишечников.
К этому моменту не оставалось сомнений — мы оказались в самом центре расположения северовьетнамской армии. Я слышал, как командиры отделений говорили тем, кто остался от их подразделений, что нас окружили сотни, если не тысячи закалённых северовьетнамцев. Повсюду были раненые — люди, которые не выживут, если их очень скоро не эвакуируют с этого холма. Мы потеряли десятки бойцов. Ещё десятки были тяжело ранены. Они лежали на небольшой прогалине — у кого-то оторваны конечности, у других зияющие, кровоточащие раны, прижатые повязками. Полная неразбериха.
Но вертолёты к нам не пробьются.
Северовьетнамцы их собьют.
Что-то должно было случиться.
И оно случилось.
Когда северовьетнамцы с боевым кличем готовились к следующей атаке, Свит по рации вызывал огонь на себя:
— ...вступили в контакт с крупными силами Новембер-Виктор-Альфа! Повторяю: вступили в контакт с крупными силами Новембер-Виктор-Альфа! Запрашиваю огневую поддержку! Приём!
Он метался по вершине холма, таща за собой радиста за провод, пока снайперы противника пытались поймать его в прицел. Другие ротные на левом и правом флангах тоже вызывали огневую поддержку.
Через несколько минут артиллерийские снаряды с базы морской пехоты уже летели над нашими головами, перепахивая местность. Гремели мощные, оглушительные взрывы, один за другим, когда фугасные и белофосфорные снаряды обрушивались на северовьетнамцев. Джунгли вокруг них разлетались на куски, деревья падали, подлесок вспыхивал огненными шарами, а фугасные снаряды рвали в земле неровные воронки. Внизу противник кричал, стрелял, бежал и погибал. Снаряды падали залпами, один за другим — некоторые совсем близко, в низине, остальные накрывали джунгли.
Так продолжалось минут десять.
Всё это время командиры северовьетнамской армии пытались сплотить свои силы, заставить их броситься общей массой на наши позиции. Расчёт был прост — если они подойдут достаточно близко, нам придётся прекратить артобстрел. Воздух был наполнен дымом и фонтанами взлетающей к небу земли. Я видел, как десяток северовьетнамцев выскочил из горящих джунглей, и тут прямо на них упал фугасный снаряд. Когда дым рассеялся... они просто испарились.
