Мария Версон - Южная Грань
- Я хочу помочь. - Сказал Стижиан, чувствуя, что кровь заливает ладонь и что вот-вот её рука выскользнет, так что он попытался вытащить девушку, но та уперлась ногами в стену, готовая в любой момент оттолкнуться. - Я монах. Монтерский монах, понимаешь? Мы клянемся спасать людей, и не только от негатива, но и от самих себя.
Глаза девушки улыбнулись ему и захлопнулись, все выглядело так, будто она собирается покончить с собой, прямо здесь и сейчас, у него на глазах. Монах одернул её:
- Даже не думай потратить свою жизнь на какой-то жест. - Он сам не узнал свой голос: таким низким он оказался.
- Моя жизнь ничего не стоит. - Её рука медленно, но верно, выскальзывала.
- Давно листала Святое Писание? Там весьма подробно расписана важность и ценность каждой жизни. Не глупи, дай мне вторую...
- Богиня давно покинула нас, господин монах, и меня, и вас, и всех, кто чтил её. Что вы чувствовали, когда Монтера пала?
- Это не самое удачное место для таких разговоров. Дай мне вторую руку, и я обещаю ответить на все твои вопросы...
Стижиан почувствовал, как кожу, перемазанную её кровью, стало не жечь, а обваривать, словно он опустил руку в котел кипящего масла. Прямо на глазах, кожа девушки стала покрываться слоем воска, превращая её в статую, которая весьма быстро расплавилась и с громким "чпок" упала на обломки здания. Однако на этом дело не кончилось: многоцветная бесформенная жижица капля за каплей утекла куда-то вниз, а мгновением позже, та кровь, что оставалась у монаха на руках, сжалась, пересохла и посыпалась следом за прочими частями... воска.
Монах сидел на крыше, уставившись на свою руку, и не раньше чем через минуту, с округленными глазам неожиданно для себя громко сказал:
- Так Виоленза не лгала?
- События, которые без бокала не поддаются пониманию. - Высказал Стижиан кружке ювва, бывшему крепким, сладким и очень дорогим заменителем пива. Вкус ему не нравился совершенно, но нечто необъяснимое подсказало монаху, что лежа в одной постели с девушкой, красивой как Ольва, надо потреблять нечто недешевое.
Она не спала, а просто лежала на боку, приобняв спутника за левую руку, и спокойно медленно дышала, наслаждаясь тишиной царящей ночи. Комната освещалась только лишь светом фонарей, ровным рядом висящих за окном. Бледно-желтые лучи падали на рыжие волосы, заставляли желтое поило в стеклянном бокале мерцать. Только сейчас, на третью ночь, Стижиан заметил насколько в городе по ночам тихо. Гран - не деревенька, какой можно было бы назвать Монтеру, не будь в ней монастыря, а большой город, где из центра тянулись на убыль здания: от каменных дворцов до деревянных халупок на окраине. При наличии огромного количества пабов, таверн, кабаков и даже нескольких кабаре (правда, странно, что церковь не сочла нужным их разрушить), ночью по улицам должны бродить бритые и небритые, пьяные и очень пьяные, в обнимку с кем-нибудь или же в гордом одиночестве, но все же люди, которые по ночам отдыхают от рутин повседневья.
Стижиан аккуратно положил голову Ольвы на подушку, поставил кружку на пол и подошел к окну. Ночь была безветренной, но холодной, стекло запотевало даже от самого короткого выдоха, и это так же казалось необычным, ведь днем солнце пекло нещадно. Разумеется, это могло быть особенностью местного климата, разузнать про который монах совершенно забыл, и тутошний перепад температур мог сравниваться с пустынным, но нечто, это можно назвать интуицией в купе со здравым смыслом, говорило о магическом вмешательстве.
Рыжеволосая ведьма, именно так он за глаза называл Ольву, все же заснула, предварительно укутавшись одеялом, и когда монах посмотрел на неё, она как раз поворачивалась к нему спиной, разбрасывая огненные локоны по подушке. Они выглядели как раскаленные медные проводки даже в темноте. Это не удивляло, ведь если теория, или же наблюдение Виолезны верны, то практически все люди города владеют силой, пусть слабой, не сравнимой с силами полноценных духов. Волосы выдавали Ольву - она владела силой, как и близкие ей люди, сгоревшие на кострах инквизиции. Внезапно, Стижиану захотелось подойти к ней, присесть на кровать, растолкать девушку и расспросить её, но сейчас в этом не было необходимости.
Монах снова повернулся к окну и прислонился лбом к холодному стеклу. Его тело достаточно легко боролось с поступающим извне холодом, так что он его в общем-то и не замечал, наоборот, с каждой минутой становилось все жарче и жарче.
Окна оказались закрытыми вот уже не первое десятилетие. Ручки на рамах присутствовали, но были покрыты краской, а под ней ещё и ржавчиной. Но была бы сила, ум не нужен, поговаривали в народе, так что Стижиан выкрутил ручку так, чтобы она оказалась перпендикулярно окну, и дернул её на себя. Прохладнее не стало, а высунув руку, монах с ужасом понял, что за окном вовсе не холодно, а так же тепло, как и в комнате. Право, мистика.
Стало жарче... Имея тесное родство с народом огня, Стижиан не ощущал этого, но под его рукой деревянная рама задымилась, краска обуглилась, и от неё потянуло резким тошнотворным запахом. Монах одернул руку, решив, что это дух феникса вдруг решил напомнить о себе, но ошибся: за окном раскалялись фонари, лавочки, окна домов напротив и дверей внизу. Пересохшая из-за дневной жары листва, успевшая опасть под дуновениями ветра, загорелась и во мгновение ока обратилась в прах.
Ольва издала громкий воющий звук, который оказался вдохом. Монах сразу и не заметил, но от мебели, штор и постельного белья к потолку, краска на котором начала вздуваться, поднимались белые дымчатые полосы, едва видимые и почти прозрачные. Похожие на червей, они вились, словно зажатые невидимыми тисками, и медленно крались вверх. Ольва снова взревела, её бедра приподнялись, голова опрокинулась назад, а вой поутих. Она широко распахнула глаза и рухнула обратно, чуть отскочила и соскользнула с постели:
- Ты открыл окно?! - Полухриплым криком задавала она вопрос, хватаясь за протянутую монахом руку. - О Богиня! - Вскрикнула девушку, поскользнувшись на одеяле, которым она была укутана, но не упала. - Мне стоило предупредить тебя о...
Стекла окон покрылись паутиной трещин и разбились, монах едва успел прикрыть руками Ольву, которая почему-то пыталась вырваться из-за под его защиты.
"Что ты делаешь?", хотел спросить он, когда рыжая ведьма, скинув с себя одело, абсолютно голая, прикрытая только огненными волосами, подбежала к единственной открытой раме и захлопнула её. Хоть стекла и не стали на свои места, в комнате вдруг стало очень тихо и безветренно. Белые дымки пропали, снова стало тепло. Ольва подошла к монаху, замершему у кровати, вытащила ид под его ног одеяло и залезла в постель:
