Ариса Вайа - Лепрозорий (СИ)
— Ведь это здорово! — Ева едва не подскочила.
— Это было слишком тяжело. Она не скоро научилась контролировать себя, а между превращениями в волка умоляла меня ее убить. Я баюкала ее в полнолуние, пряча ото всех, утешала и учила. Снова и снова. Вместе с ее сестрой, и без нее. Я понимала ее, но мой эгоизм, мое желание обладать такой силой, пусть и косвенно, было сильнее. Но я любила ее, хотя сама этого не понимала.
— А Сейрен тоже училась быть воином?
— Нет, она достигла совершенства в токсикологии. Яды делала и противоядия, — пояснила кошка. — Тихая зашуганная девочка. Ты похожа именно на нее, — Химари подала старые заколки, и Ева, поправив выбившиеся пряди, украсила гребнем с цветами и бусинами прическу. Кошка повернулась и мурлыкнула, прищурившись. — И ты смотришь на меня так же, как они вдвоем.
— А ты тоже рассказывала им истории и пела кошачьи песенки? — паучонок придвинулась к Химари совсем близко, и та погладила ее по волосам. Как же хотелось бесконечно тереться об ее ладонь, жмурясь от удовольствия!
— И танцевала, — кошка кивнула и, поднявшись, принялась укладывать свои вещи.
— Ты, должно быть, красиво танцуешь, — пробурчала Ева под нос, и про себя добавила, — не то, что я.
— Хочешь посмотреть? — Химари, подняв зеркальце, пудрила нос так, чтобы его кончик слился по тону.
— Очень.
***
Опьяненная восторгом и завороженная красотой, Ева кусала губы и не могла оторвать взгляда от танцующей Кошки. Химари кружилась у берега озера. Мягко ступала босиком, покачиваясь, как плакучая ива. Мурлыкала себе под нос, завораживала, манила.
Каждый шаг — так волнительно прекрасен, по-кошачьи грациозен и точен. Ни одного лишнего движения, но Ева была поглощена кошкой: ее спокойствием, силой, чарующим завораживающим танцем. Ее вдохновляла Химари — изящным телом, которым та владела настолько мастерски, что становилось жутко. Ее баюкал нежный кошкин голос, одурманивал, путал.
Еву била дрожь от холода, и в то же время тепло разливалось по всему телу. Кошка сводила с ума. Кружилась, покачивая бедрами, гнулась, мялась, тянулась. Как хотелось коснуться ее, погладить кисточку хвоста, мягкие уши, уткнуться в маленькие ласковые руки. И лишь бы она никогда-никогда не останавливалась. Такая нежная, тягучая, прекрасная. Как танцующее пламя, как мягкий бархат.
— Стой! — тихий голос Люции - словно пощечина. Ева и не заметила, как та пришла.
Паучонок вздрогнула и едва не рухнула лбом в землю, тело вмиг стало ватным и неподъемным, голова шла кругом, гудела, пульсировала, и каждый удар сердца — громом в ушах. За шиворот паучонка удержала Люция. Отодвинула от кошки, уложила возле себя и укрыла сверху курткой. Ева попыталась встать, чувствуя, что между женщинами назревает ссора, но даже голову поднять не смогла, мир кружился. Мягкий, теплый, одурманивающе прекрасный.
— Я знаю о куно и шисаи, — Люция ногой прижала паучонка к земле, не давая подняться снова. — Я знаю, что вы маскируетесь под гейш. Знаю, что очарованных вашими танцами вельмож находили с ядовитыми иглами в глотках. Я знаю, что вы способны свести с ума, ввести с глубочайший транс. Я вижу, что каждое ваше движение отточено до миллиметра, а голос чудовищен, он туманит разум, путает мысли.
— Но ты в трезвом рассудке, — Химари стояла от бескрылой на расстоянии вытянутой ноги, как раз так, чтобы гарпия не смогла ударить, и искоса смотрела сквозь нее.
— А Ева — нет! — зарычала фурия.
Химари уперла руки в бока. Она не собиралась спорить, но возмущение в ней нарастало.
— Я не умею танцевать иначе. И я не хотела доводить Еву до такого, — тихо, грустно извинилась кошка.
— Вы ведь хотели нас предать, — Люция схватилась за нож. — Решили начать с Евы?
Кошка вздохнула полной грудью и, помедлив, протянула руку к подошедшему тигру, и он ткнулся мордой в ладонь. Химари кивнула своим мыслям, посмотрела на Люцию и снова кивнула.
— Я собиралась оставить вас, ты права, но… — она запустила пальцы в густую шерсть зверя, потянула шкуру, отвернулась от Люции.
— Но что?
— Передумала, — кошка пожала плечами и двинулась в лес. — Ева просто попросила меня станцевать для нее. Не могла же я отказать.
— Да нас ангелы ищут! Что вы, что я — преступницы, и я больше, чем уверена, нас не ловить будут, а убивать. А вы тут у озера бедрами крутите, краситесь, наряжаетесь! Жрать подано, и нечего на открытой местности шастать!
Но Химари молча покачала головой, отвечая гарпии в мыслях, и ушла, скрывшись за серыми стволами.
Люция осталась с Евой одна. Фурия презрительно фыркнула, подняла Еву на руки и понесла в лагерь.
— Ну и как же угораздило эту чертову кошку?! А ты зачем просила, а? Таракань бестолковая, — бурчала Люция, вышагивая между колючих сухих кустов.
А Ева гладила фурию по плечам, понимая, что та не сердится на нее. Сердилась бы — на плечи закинула, как мешок, всегда же так носила.
— Лежи, утром станет лучше, я знаю, — Люция осторожно положила паучонка у тлеющей нодьи и села рядом.
— Правда, она красивая? Она так чудесно танцует, — лепетала Ева, словно ей не было плохо. — Прости ее. Она хорошая, я знаю, — и паучонок прижалась к Люции всем телом. — Она не хотела, я знаю. Предавать нас не хотела.
Люция поджала губы. Усмехнулась. А Ева все бормотала:
— Я в паутине видела. Я сплела их сорок семь штук, и ни в одной она не предала нас. Я не вру, — она едва не плакала, понимая, что Люция не доверяет ни кошке, ни ее словам. — Она придет, она вернется.
— Как скажешь, спи.
Люция ушла, укрыв паучонка курткой. Ей вдруг захотелось окунуться в ледяную воду с головой и пролежать так всю ночь. Ева поднялась на локтях, но тут же рухнула на сухую траву, обессилев. Улыбнулась, понимая, что фурия заступилась за нее перед Химари, несмотря на то, что считала ту сильнее себя; осознавая, что для Люции она не пустое место. И это чувство тлело в глубине ее души, разгоралось и заполняло собой все мысли, баюкало нежнее кошкиных песен.
#17. Брезгливость насильников
Неужели таков наш ничтожный удел:
Быть рабами своих вожделеющих тел?
Ведь еще ни один из живущих на свете
Вожделений своих утолить не сумел!
Химари сидела на уступе скалы и смотрела на горизонт. За спиной сквозь толщу горы был слышен шум лиловых родников; подпитываясь их энергией, кошка видела больше, дальше, глубже. Вспоминала край Кицунэ, каким он был пару веков назад. До чего могущественно время - меняет все и вся. Леса разрослись, степи опустели, в поле зрения был лишь один постоялый двор с конюшней. А от него рукой подать до тайных ходов, ведущих к храму Самсавеила.
