Шимун Врочек - Рим. Книга 1. Последний Легат
На большие игры в Рим привозят животных – чем экзотичнее, тем лучше.
Однажды привезли белого медведя. Настоящее чудо. Говорят, такие звери водятся где-то очень далеко – на самом севере, в местах, где круглый год лежит снег. Там никогда не заходит солнце, а если заходит, то не возвращается обратно годами. И там живут эти медведи – огромные, гораздо больше наших, бурых.
Длинное вытянутое тело. Желтая свалявшаяся шерсть. И совершенно жуткая морда. Говорят, те, кто его видел, этого медведя с белой шкурой, испытали самый жуткий страх в своей жизни…
Я хмыкаю. Смешно. Видимо, там, за Ахероном, обитают только германцы и белые медведи.
Интересно, что подумал белый медведь, когда его привезли в Рим? Слишком тут жарко? Или – что это за фигня вокруг меня творится?
«Действительно, – думаю я. – Что это за фигня вокруг меня творится?»
– Мой брат… Луций. Я слышал, его называли Любителем Варваров, – говорю я. – Что это значит?
Другими словами: «Брал мой брат взятки или нет?» Я хочу знать.
Эггин некоторое время рассматривает меня так, словно это я – белый медведь, привезенный в Рим на большие игры. И, кроме своей клетки, ни хрена в Риме не видел.
– Понятия не имею, – говорит он. – Я простой солдат, где мне размышлять о высоких материях…
…Рыжая «волчица» в окне лупанария. Высокие материи, ага, ага.
– А если попробовать?
Эггин усмехается уголками губ.
– Думаете, его так прозвали за любовь к варварам? Думаете, ваш брат понимал и ценил гемов? Тифону в задницу железный гвоздь! Конечно нет. Любил ли он варваров? Ага. – Префект ухмыляется. – Кого-то из них и любил, да.
– Что вы имеете в виду, префект?
– Как вы все-таки молоды, легат, – говорит Эггин. – Хотя, возможно, это чересчур сложно для гражданского…
Меня только что обозвали «мальчишкой» и «дураком». Забавное утро, ничего не скажешь.
– Мы отклонились от темы, – говорю я.
– Как бы вам объяснить, легат… Ваш брат Луций любил не самих варваров…
– А кого?
Пауза. И тут я понимаю: кого. Но все равно позволяю Эггину ударить первым. Он прав: я мальчишка и дурак. И еще – белый медведь, впервые оказавшийся в Риме. Как я раньше не догадался…
– А их женщин, – говорит Эггин. – А в последнее время – одну женщину. Та девчонка… как ее? Туснельда.
Туснельда, думаю я. Во мне нет ни злости, ни особого удивления – Луций и германка, почему бы и нет? Мой брат – необыкновенный человек, Туснельда – прекрасна. Будь все проклято, думаю я. Тифон стоглавый… чтоб тебя…
Я молчу.
Над головой Эггина медленно изгибается дым от курильниц. Я чувствую запах горящих благовоний. Мирра и сандал. Ладан и дохлые комары.
Ты смотри. Отомстил мне префект за рыжую «волчицу» в том окне. Отыгрался.
– Спасибо, префект, за откровенность. Еще вопрос: у моего брата здесь были враги?
…Когда префект уходит, я некоторое время сижу без движения, глядя перед собой. Думаю.
Луций и Туснельда. Мой серьезный старший брат и – юная германка. Интересное сочетание. Мне трудно представить их вместе. Возможно, потому… Я сжимаю зубы, качаю головой. Надо же, не ожидал от себя.
Возможно, потому, что совсем не хочу этого представлять.
* * *
Пасмурно. Серые ряды палаток. Утренняя суета. Легион готовится к торжественному построению.
Я иду, завернувшись в плащ и ежась от сырости. Мне нужно прогуляться – слишком много мыслей. Ветер в лицо обычно помогает.
Очередь выстроилась к цирюльнику. «Мулы» перетаптываются, болтают, смеются. Перед цирюльником на складном стуле сидит здоровенный «мул» с выбритой налысо головой, в темной тунике. Лицо резкое и недовольное. Вокруг шеи солдата обернуто покрывало – некогда белое, сейчас в желтовато-зеленых пятнах оливкового масла.
Цирюльник берет бритву, бесцеремонно хватает солдата за лоб, наклоняет ему голову – и ведет лезвием по щеке. С неким оттенком страсти. Словно хочет зарезать, но пока только примеривается…
Солдаты, стоящие в очереди, переступают с ноги на ногу и смеются. Самоубийцы.
Ветер треплет край покрывала.
Цирюльник быстрыми привычными движениями соскабливает щетину с солдатской щеки, вытирает лезвие о покрывало. Снова прицеливается…
Я иду. Солдаты при виде меня вытягиваются, затихают…
– Вольно, – говорю я. – Продолжайте, продолжайте.
У костра один солдат бреет другого. Сокращение расходов. Тоже верно – цирюльник стоит денег. Рядом на очаге хлюпает и шумит в медном котелке пшеничная каша. Контубернии – палатки по восемь человек – готовятся к завтраку.
Иду к главной площади лагеря.
Порыв ветра доносит до меня запах пригоревшей каши. Кто-то явно зазевался. Где-то вдалеке кричит центурион, сгоняя новобранцев на утреннюю разминку…
Я иду вдоль рядов палаток. Ветер рвет натянутую плотную ткань. Завидев меня, «мулы» вытягиваются по струнке, салютуют. Складные стулья вокруг костра, на огне булькает медный котелок.
Один из легионеров, высокий и крепкий, с коротким ежиком, при моем приближении вскакивает. Он кажется мне смутно знакомым…
– Легат! – слышу я голос. Поворачиваю голову… ага, теперь я его узнаю.
Точно. Это один из людей Тита Волтумия, тот самый громогласный хвастун и любитель похабных шуток. Как его? Секст Победитель?
– Легионер Секст, – говорю я, с удовольствием глядя на статного, подтянутого солдата. – Как твои дела, воин?
– Все отлично, господин. Спасибо!
– А Тит… – говорю я и тут вспоминаю. Конечно. Я приказал Титу Волтумию остаться в городе, чтобы он все время был у меня под рукой.
– Он в городе, легат, – отвечает Секст.
– Как раненые?
– Вашими молитвами, легат. К ним приходил медик. Спасибо вам!
Я киваю.
– Хорошо, Секст. Увидимся на плацу. – Я подмигиваю и иду.
За моей спиной затихает восторженный шепот. В отличие от младших командиров, легатам позволено легкое панибратство с воинами.
Возвращаюсь в палатку командира легиона. До торжественного построения остается полчаса…
Главный над цирюльниками успел задремать. Когда я вхожу, он вскакивает. Толстый, смешной.
– Что ж, – говорю я, сажусь на стул. – Легатом я уже стал. А теперь сделайте меня красивым легатом.
* * *
Три часа утра. Моросит мелкий противный дождик.
Ровные ряды манипул. Легион выстроен на санктум принципум – главной площади лагеря. Общее построение по когортам и центуриям – легионеры стоят молча, центурионы по краям. Ветер с треском треплет алые знамена когорт и шевелит конский волос на гребнях центурионов.
Священный орел легиона реет над головами – древко в руках аквалифера, орлоносца. Суровое лицо, шрам на левой щеке. Немигающий, застывший взгляд. Львиный оскал на его шлеме. С длинного желтого клыка мертвого льва срывается капля и летит вниз. Когда она пролетает мимо лица, аквалифер
