Инна Живетьева - Черные пески
Три недели назад расстреляли барона Визта. Он был так пьян на собственной казни, что упал прежде, чем выстрелили. Пришлось солдатам поднимать и прислонять Визта к стене. Четыре дня тому убили барона Сегора. Владетелю неважно, кто совершает набеги на миллредские земли: мятежники, дезертиры или оголодавшие крестьяне. В доме крега Тольского осталось двое – князь Селл и княжич Дин.
В дверь постучали.
– Обед накрыт, господин.
Митька снова лег на спину и уставился на паука.
– Княжич Дин, обед.
– Я слышал.
За дверью потоптались.
– Вам подать сюда?
– Нет. Уйди.
В паутине прибавилось несколько рядов. Митьке захотелось сорвать тонкие нити сейчас, не обрекая ткача и дальше на бессмысленный труд. Но для этого пришлось бы встать.
– Княжич Дин!
В дверь снова постучали, на этот раз властно.
– Войдите, князь Селл.
Митька изобразил движение плечами, словно вот-вот встанет. Невежливо, да. Но встречать гостя в грязной рубахе, не снимаемой уже четвертый день, босым и лохматым – тоже невежливо. Одно к одному.
– Княжич Дин, вы соизволите спуститься к обеду?
Митька мотнул голову.
Селл осмотрел разворошенную постель, брошенный комом на сундук мундир, стоящий на столе поднос с нетронутым завтраком. Митька подумал с тоской, что нравоучений не избежать.
– Встать! – командный голос князя Селла заставил вздрогнуть и кубарем скатиться с кровати. Митька вытянулся в струнку, как на плацу.
– Сопляк! Привести себя в порядок и спуститься в столовую. На все тебе – четверть часа.
Князь говорил как с новобранцем, и Митька против своей воли четко кивнул: да, приказ понят.
– Эй, воды княжичу Дину! – Голос Селла звучал уже в коридоре. – Да похолоднее.
Мундир выгладили торопливо и небрежно, Митька раздраженно одернул рукава. Глянул в зеркало. Что же, он умылся водой со снегом, надел свежую белоснежную рубаху, причесал и стянул лентой волосы. Все равно мало похож на того княжича Дина, который пересек когда-то роддарскую границу. У того не было темных кругов под глазами и вертикальной складки на лбу, а главное – тоскливого взгляда, такого безнадежного, что сам на себя глянешь, и повеситься хочется.
Жареное мясо, приправленное по роддарской традиции запеченной острой капустой, с трудом лезло в горло. Еще сложнее было поддерживать разговор с князем Селлом. Хотелось бросить вилку и крикнуть: «Да отстаньте вы, ради Создателя, от меня!» Бесконечный обед подходил к концу, когда вошел слуга и доложил:
– Хранитель ждет княжича Дина к ужину.
Митька поморщился. Вот уж кого не хотелось видеть.
День до вечера тянулся бесконечно. Единственное, что сделал за это время Митька, – смахнул паука вместе с его паутиной.
В ранних сумерках княжич Дин подъехал к Корслунг-хэлу. Прошел следом за слугой уже привычной дорогой в кабинет Хранителя. Агрина, лежащая у камина, глянула на гостя, стукнула хвостом об пол и коротко проскулила.
На приветствие владетеля Митька ответил невнятно.
– Принес?
Ах да, работа, что Курам задал еще неделю назад.
Митька качнул головой.
– Почему?
Княжич еле заметно пожал плечами. Объяснять не хотелось; если такой умный, поймет и сам, нет – не стоит и трудиться облекать в слова.
Агрина встала, подошла к Митьке и ткнулась в свесившуюся с подлокотника руку мокрым носом.
– Когда тебе будет восемнадцать?
Опять пустые вопросы. Зачем? Подтолкнуть время, сдвинуть с мертвой точки застывший вечер? Бессмысленно для того, у кого нет завтра.
– Вы же знаете.
– Представь себе, нет. Я помню лишь, что этой зимой у тебя не было второго совершеннолетия.
– Осенью.
– Ну, тоже можно. Не так уж долго и осталось. Видишь ли, если ты выдержишь, то по нашим законам будешь уже считаться совершеннолетним.
– Что выдержу?
– Испытание для летописца, что же еще.
Митька резко выпрямился в кресле, вспугнув Агрину.
– Вы предлагает такое чужеземцу? Вас не одобрят, Хранитель.
– Еще как одобрят. Все будут уверены, что ты не сможешь. Думаешь, откажутся от такого удовольствия?
– А вы? Вам разве это доставит удовольствие?
– Нет. – Курам улыбнулся.
– Не отвечайте, – посоветовал Митька. – Я и так догадался: вам просто интересно.
– Вот видишь, Агрина, – Хранитель стукнул ладонью о колено, подзывая собаку, – у мальчика все-таки есть шанс.
Пещера крохотная, в полный рост не встанешь, лечь – так ноги не вытянешь.
– Ты можешь выйти в любой момент, – сказал Хранитель. – Но тогда, сам понимаешь…
Митька кивнул. Если он тут замерзнет – вот уж идиотская смерть выйдет. Сел, подобрав под себя ледяные пятки. Когда шли сюда, рассвет только начал сочиться из-за гор и на камнях поблескивала изморозь. Холодно. Испытуемому не положены ни огонь, ни кафтан. Низко нависший свод и плотно сдавившие стены не дают согреться движением. Княжич устроился поудобнее, закрыл глаза и представил весну в Нельпене. Ветер по имени Сааль, цветущие яблони и густой запах пряностей, привезенных на крутобоких кораблях…
До заката было еще далеко, когда вернулся Хранитель. Митька глянул с тревогой: что-то случилось? Не могло испытание закончиться так быстро. Или снова границу Миллреда нарушили мародеры, и Роддар потребовал новую жертву? Но губы не разжал: сейчас не его время спрашивать.
Конечно, опять вместо Ерьги капризный буланый Клинок. Ишь, косит глазом. На таком трудно удержаться даже в седле, а Митьке снова придется довольствоваться одной уздечкой.
– Хороший, хороший. – Он погладил коня. Тот глянул высокомерно: сам, мол, знаю, без всяких пришлых сопляков. Спасибо туру, если бы не его уроки, княжич едва ли справился бы с надменным красавцем.
Галопом – по узкой тропе, что вьется между скалами так прихотливо, точно ее пьяный дух прокладывал. Сунуть пальцы в жесткую гриву, отогревая. Сжать горячие лошадиные бока. Вот и Рагнер. Прохожие посматривали на Митьку с изумлением.
В кабинете Курама тепло, лечь бы и заснуть. Хранитель спросил:
– О чем ты думал там?
– О весне в Нельпене.
– Хорошо. Садись, напиши так, чтобы и мне стало тепло.
Митька взял перо окоченевшими пальцами.
…Расскажи, напиши. Он третий день слышит это от Курама.
Бой на крохотной замковой площадке. Пиши. Нет, не так. О каждом бойце. Не придумывать, только то, что видел. Не сухо перечислять факты – заставить других услышать яростный хрип и увидеть капельки пота, блестевшие на солнце.
