Павел Корнев - Мор
А вот Гуго, напротив, на фоне городских обывателей нисколько не выделялся. Одетый скромно, но опрятно, седовласый и представительный, он вполне мог сойти за служащего одной из многочисленных портовых контор или слугу не самого состоятельного дворянина. Таких обычно никто и не замечает сроду.
А вот не заметить Берту мог только слепой. Платьице столь любимого здешними служанками фасона нисколько не скрывало великолепной фигуры, и даже апатичные из-за жары местные кавалеры не сводили восхищенных взглядов с ее стройных ножек.
– Привет, дорогой! – Девушка избавилась от соломенной шляпки, обняла, прижалась всем телом, поцеловала. – Я по тебе скучала…
– Нисколько не сомневался, – отстранил я циркачку и оглядел скромно сидевшего в уголке Марка Бонифация Тарнье.
Без своего кожаного одеяния брат-экзорцист выглядел нескладным юнцом, чему немало способствовал выбранный им образ. Стрижка под горшок, гладко выбритые щеки, потертый сюртук с кожаными заплатами на локтях. Вышорканные брюки слишком коротки, обтрепавшиеся края штанин явно неоднократно подрезались и подшивались. На ладонях – чернильные пятна.
Писарь? Писарь.
– Присоединяйся, – позвал я Марка, старательно не смотревшего в сторону Берты, которая уселась на свободный стул и облокотилась на столешницу, намеренно выставляя напоказ оттянувшую легкую ткань платья грудь.
– Итак, предлагаю сразу перейти к делу. – Я и сам не без труда оторвал взгляд от глубокого выреза. – И главный вопрос на повестке дня: что вы тут пьете?
– Пиво, командир, – передвинул мне запотевшую глиняную кружку Валентин. – Местное винишко очень уж специфично на вкус…
– Это точно, – вздохнул я и отхлебнул отдававшего легкой горчинкой напитка. – Что ж, могло быть и хуже.
– Вы особо не налегайте, – предупредил Гуго. – На жаре хмель в голову моментально дает.
– А у тебя там что? – заинтересовался я содержимым стоявшего на столе кувшина.
– Родниковая вода, лед и пара выдавленных лимонов, – ответил седовласый фокусник, разливая странное пойло по стаканам себе, Берте и Марку.
– Не слушайте его, командир, – махнул рукой Дрозд. – Родниковая вода дороже пива выходит! А обычную пить нельзя – мигом пронесет.
– Да уж понятно, – фыркнул я, приложился к кружке и потребовал: – Ладно, рассказывайте!
– Нечего пока особо рассказывать, – пожал плечами Гуго. – Просто чудо, что вообще удалось хоть что-то разнюхать.
– Не прибедняйся.
– Он и не прибедняется, – сверкнул золотым зубом Валентин. – Зацепочку я отыскал.
– Ага, конечно! – сразу полез в бутылку фокусник. – А кто тебе про Трехпалого рассказал?
– Рассказал и забыл. Дальше копать не стал? Не стал.
– Да ты…
– Хватит! – хлопнул я ладонью по столу. – К делу!
– Вот-вот! Пиписьками в уборной мериться будете, – поддержала меня Берта и кинула воинственно топорщившему усы Дрозду апельсин: – Лучше почисти…
Тот по кругу надрезал оранжевый плод, подцепил пальцами толстую кожуру и ловко снял ее, не испачкав ладони сладким соком.
– Знаешь, Валентин, а ведь ты единственный тут с оружием, – заметил я.
– Ерунда! – отмахнулся усач. – Морячки без ножей не ходят. Сейчас отсыпаются просто. Вечером гулять начинают.
– И насколько это законно?
– За клинок длиннее ладони – за ушко и на солнышко, – ухмыльнулся Дрозд. – Но за меня не переживайте. С окружным бейлифом мы с недавних пор лепшие дружочки, а в городе нож на виду не ношу.
– Ясно. Так что там за Трехпалый? Кто таков?
Возникла небольшая заминка, Гуго бросил на Валентина быстрый взгляд и с недовольным видом пробурчал:
– Чего молчишь? Рассказывай…
Усач встал из-за стола и, опершись на ограждение веранды, принялся разглядывать открывавшийся с холма вид. Дома, дома, дома. Белые, выгоревшие на солнце стены, во дворах – зеленые пятна апельсиновых и оливковых деревьев, кое-где проглядывала пыльная дорога, серой змеей тянувшаяся вниз по склону. Дальше – город. Но там жарко, раскаленный воздух поднимается искажающим перспективу маревом, туда смотреть не хотелось.
– Ну? – поторопил я подручного и вытер выступивший на лице пот.
– Иоанн Ксис по прозвищу Трехпалый, – начал рассказ стряхнувший задумчивость Валентин, – в молодости завербовался в военный флот, где и лишился мизинца и безымянного пальца левой руки. Как поговаривают, случилось это вовсе не в бою, а из-за вороватого характера. Скопив денег, он купил шхуну и в силу все той же жуликоватости начал возить контрабанду. Этим и занимался ни шатко ни валко последние годы, а с весны резко пошел в гору. Завел знакомство с секретарем таможенной коллегии и бейлифом портового округа, купил дом на холме, начал поговаривать о покупке второго судна…
– И это все? – перебил я сделавшего паузу усача. – Нет ничего более конкретного?
– Есть, почему нет? – обернулся к нам Дрозд. – Все лето шхуна Ксиса выходила в море за два дня до отправления наших кораблей с Дивного.
– Это точная информация?
– Мы проверили портовые записи, – подтвердил Гуго. – Да и обратили на него внимание не просто так. Валентин…
– Декаду назад в кабаке зарезали работавшего на Ксиса парнишку, – кивнул усач. – Зарезали после того, как юнец перебрал и начал трепаться о том, как они теперь гребут золотишко. По слухам, и о бочонках в море сболтнул. Считаешь, командир, это простое совпадение?
– Нет, не считаю, – покачал я головой. – Надеюсь, вашего Трехпалого не зарезали?
– Живехонек, – рассмеялся Валентин. – Только пьет без просыха. Переживает.
– Из-за простого работника?
– Говорят, они были близки, – пояснил Гуго и многозначительно добавил: – Очень близки.
– Ладно, неважно, – хлопнул я ладонью по столу. – Жена, дети, любовница есть у Ксиса?
– Один аки перст.
– А найти его где можно?
– Каждый вечер Трехпалый заваливается в кабак и пьет до утра. Кабак всегда один и тот же – «Святое копье».
– Далеко отсюда?
– За четверть часа доберемся.
– Во сколько он обычно там появляется?
– Часа через два притащится, – задумался Гуго.
– Нормально, – успокоился я.
– Не хочешь дать ему время наклюкаться? – удивился Валентин.
