Катя Зазовка - Ворожея
И как Яромила это терпит? Поди, не дремучие нынче времена. Давно б уже к старосте сходила — тот сумел бы управу на мужа-лиходея сыскать. Но тут Алесь призадумался. Никогда он не примечал, чтоб жена Лютовера синяки прятала иль слезы утирала. Значится, не бьет. Неужто у него такая любовь странная? Почто жене с другими изъяснять не дозволяет? И вот диво: страха-то в ее гласе не слышалось ни капли, а молчит завсегда, как велено.
Алесь так глубоко ушел в размышления, что совсем из яви выпал. Очухался, только когда у самого носа огромные сапоги траву вздыбливали. Молодец притих. Сильно запахло мертвой дичиной да зверьем. Хоть бы Лютовер не приметил. Охотник ведь ладный, стало быть, и слух, и взор — дайте боги каждому. Мужик-исполин вскинул на спину оружие, поправил нож на поясе и пошел к лесу. Но вдруг, когда уже голенища из доброй кожи почти миновали шиповник, брат кузнеца остановился. От напряжения Алесь запамятовал о том, что дышать надобно. Охотник вдохнул поглубже — точно принюхивался. Молодец понадеялся, что его не видно. Но раскидистые кусты чудились теперича такими редкими, такими голыми — сын старосты точно в самой середке поля, у всех на виду сидел.
Хвала богам, Лютовер потоптался-потоптался да и пошел в лес снова мешки дичью набивать. Алесь расслабился, пригляделся, но Яромилы нигде видно не было. Самый час восвояси убраться! И как это он с батькой разминулся? Молодец скоренько и тихонько пересек двор, добрался до пролеска, отделявшего хату охотника от села, и, оказавшись на Ласкавне, ощутил себя наконец в безопасности.
Что-то подсказывало: не надобно ни Лютоверу, ни Яромиле ведать, что он узнал их тайну. Пускай сами промеж собой разбираются. А Алесь станет держать уши востро — и ежели чего, сумеет красу от мужа-дикаря оборонить.
Так размышлял Алесь, направляясь в деревню и не замечая, как его провожают два зорких ока, не уступающие по синеве самым редким сапфирам, что только в самых глубоких жилах в рудниках северных гор добывают.
ГЛАВА 11
Узники
Насилу Милава от Вита ушла. Он и так и этак следом увязаться пытался — его не отпускало чувство вины за то, что Воста погибла. Ворожея пыталась было переубедить мельника, но все слова оказались напрасными. Вит, несмотря на слабость в теле и головокружение, каждый раз вскакивал с лежанки, пытаясь пойти за ней. Даже позолоченные солнцем верхушки деревьев не могли убедить его, что Милава будет в безопасности. Пришлось пойти на хитрость: она добавила в настой капельку сока сон-травы и дала выпить Виту, а как только его веки сомкнулись, сиганула во двор.
На всякий случай она заглянула в хлев. Воста недвижно лежала на сене. Ее смуглая кожа стала бледной, на лике застыло умиротворение. Милава пожелала смуглянке обрести в Вырае счастье. Когда-нибудь они снова встретятся и станут бродить по просторам седьмого неба, тогда ворожея обязательно испросит прощения за свой недогляд, закончившийся так печально. Кто ведает, авось у них с Витом что и вышло бы, авось растопил бы мельник ледяное сердечко, да Любмел[12] их счастьем наградил. Эх… Милава коснулась холодного лба подружки и, сморгнув набежавшую слезинку, вышла из хлева, плотно затворив за собой дверь.
Нынче ей предстояло несколько важных дел: сыскать кузнеца да начистоту с ним потолковать, к Руже сходить да успокоить ее. Конечно, проклятье снять нетрудно. Но коли Ружа и теперича обиду на своего любого таит, то, неровен час, заново селян разом с ним проклянет. И одним богам ведомо, какую напасть новое заклятье принесет. О русальем норове еще древние сказания молвят — чай, не мед. Извести целую деревню водяной деве что дивные локоны причесать — никакой мороки.
Но прежде всех дел надобно проверить бабкину хижину. Ведь, коли Виту не привиделось, по селу ночью разгуливала Кукоба. Стало быть, что-то в обряде Милава пропустила. Надобно ведьмарку успокоить. Конечно, когда ее захоронят, она уже никого тревожить не сможет. Но ведь кто-то черный дар перенял. Что, ежели он станет его применять только с худым помыслом? Ведь с такой-то силой можно кого угодно и днем поднять, даже из могилки.
Милава спешила к черному горбу изо всех сил, только что на бег не перешла. Что-то ее словно подгоняло. Даже ветер переменился и подталкивал.
Скоро запахло ведьмовством. Да так сильно, что Милаве на миг почудилось, что бабка и не померла вовсе. Шаг замедлился и претворился в осторожное семенение. Воздух словно загустел и окутал уродливую избу плотным одеялом. Точь-в-точь как в одном из Милавиных снов, когда она сквозь дебри прорывалась. У самой хаты ворожея остановилась, прислушалась — никаких звуков, никакого шороха, точно всякая птица да зверь за много верст этой хижины сторонились. Огляделась. Кольцо от косы да семена мака огибали избу и прятались за ней. Милава пошла вдоль обережного круга, дабы проверить — нет ли где прорехи. Внимательный взгляд уперся в разрыв. Чья-то нога затерла охранительную черту как раз настолько, чтобы ведьмарка могла покинуть свой двор и податься для сбора душ. Неужто это Воста с Витом случайно сделали, покуда поцелуем были заняты? Иль все ж есть тот, кто нарочно круги затер?
Ворожея, воспользовавшись уже кем-то проделанным разрывом, очутилась на подворье, а затем подобрала камень да, вдохнув поглубже, отворила хлипкую дверь. Та недовольно скрипнула, словно не желала пропускать незваных гостей. Милава подперла ее каменюкой и вошла в избу. Тут княжили слепая темень и затхлость. Гостья несмело подошла к бабке и ахнула. Кукоба лежала по-иному: на боку. Лик ее сморщился от недовольства. Почудилось, что бабка спешила добраться до своей хаты, спасаясь от солнца в благодатной тьме черного горба. И еле-еле поспела залезть на лежанку. Значится, все ж и правда гуляла по селу. Милава понадеялась, что все, к кому ведьмарка поспела заглянуть этой ночью, остались невредимы.
— И чего ж тебе, бабушка, неймется все? А может, все происходящее в селе твоих рук дело? — догадка шепотом соскользнула с девичьих губ. Милава коснулась сухой кисти. Вдруг узловатые пальцы обхватили ее запястье. Ворожея дернулась, но усилие было напрасным — костлявая рука оказалась крепкой, что камень.
— И помимо меня на деревне умельцы сыщутся, — проскрипел страшный глас, сменившийся отвратительным замогильным хохотом. Рот мертвячки не пошевелился. Милава рванулась что есть мочи. Когтистые пальцы нехотя разжались. Глас смолк. Ворожея, учащенно дыша, выскочила на двор. Сердце билось скоро-скоро. Но это не помешало откинуть камень и затворить дверь. Милава стала заново читать заговор и ходить вокруг черного горба кругами. В месте разрыва охранительного кольца она досыпала зерна мака, благо не запамятовала у Вита взять еще, на всякий случай. Покуда тот, кто разорвал черту не прознает, что тут побывала Милава, черная ведьмарка в село не сунется.
