Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии
Я пальцы из ушей вытащила.
— Мозги через уши лезут…
Тут-то Марьяна Ивановна и побелела… покраснела.
Рассмеялась в голос.
И смеялась долго, отчего сердце мое, которое заняло со страху, поскакало конем шалым.
— Ох, и насмешила ты меня, девонька… — Марьяна Ивановна палочку со стеклышками убрала на пояс. — Вставай… подшутили над тобой.
— Как?
— Обыкновенно… позволь. — Она пальчиком сняла с моей щеки бурую жижу. Растерла. К носу поднесла. — Бельверов камень… желчь… полуцветник… простенький состав, но любопытный… эфирное масло… кажется, болиголов пятнистый. У тебя перед тем, как твои… гм, мозги через уши полезли, голова, случайно, не болела?
— Болела, — призналась я.
И стыдно стало. Так стыдно, что хоть ты прямо тут под землю провалися! Да только землица была мерзлою, для проваливания совершенно не годилося. Пришлось стоять, голову опустивши.
— Два состава… — продолжала Марьяна Ивановна, — полагаю, по себе нейтральные, но в соединении дающие бурную реакцию…
Подшутили, значит…
Стыд сменился обидой. Я ведь… я ведь никого-то из них не трогала… сама по себе была, чем помешала? Весело… и не одному Еське, вона сколько боярынь нынче гуляли… и страшная догадка опалила душу. Не просто так они погулять выбрались.
Знали?
Все знали…
— Не хмурься, Зослава. — Марьяна Ивановна протянула мне платочек. — Неужто ты и вправду думала, что тебя так просто примут?
— Не думала.
Я вытирала подсохшую жижу с лица. И самой было… дико, что поверила в этакое. Мозги… через уши… знать, такие у меня мозги, которые каждый задурить способен.
— Ты сильная девочка. — Мне почудилось, что сказала это Марьяна Ивановна с немалым сожалением. — Справишься.
А то… куда я денуся?
Впредь умней буду.
Эх, мне бы дрына… с дрыном я шуток не боюсь.
ГЛАВА 28
О беседах и чужих тайнах
Надобно ли говорить, что Еськина шутка, про которую вмиг вся Акадэмия прознала, многим пришлася по нраву. Теперь боярыни, завидя меня, хихикали.
Иные доставали платочки.
Нашлись и такие, которые прислали коробку льняных шариков, уши, значится, затыкать. И пожелания скорейшего выздоровления.
Злилась ли я?
А то… прям-таки из себя выходила, когда думала, какою дурою теперь меня все почитают. Было б во мне дедовой крови хоть на каплю больше, чем ныне, то и вовсе обернулась бы. Правда, вскорости случилось событие, которое меня примирило если не с Еською — придет час, и посчитаемся с ним за этакие шуточки, — то с жизнею нонешней в целом.
Да и то сказать, разве ж плохая жизнь?
Вона, комната моя такова, что не у каждое боярыни имеется. Хозяин, чуя за собой вину, балует невмочно… и учеба на лад идет, что бы там за спиною не шептали. И Архип Полуэктович похвалил намедни…
А тут еще и Арей объявился.
Сам.
Постучал вежливо так, как он умеет.
— Здравствуй, Зослава, — сказал, как дверь открыла. — Пустишь ли?
И ветку сирени протянул.
Где только взял зимою-то? Грешным делом подумалось, что не настоящая эта сирень, намороченная, или, как это боярыня выражается, овеществленная. Ан нет, тяжела ветка, духмяные грозди свешиваются, ластятся к ладоням. И кажный цветочек будто бы светится изнутри.
Нет, не намороченная, этакая детализация не каждому магику под силу.
— И тебе добрего вечера, Арей, — ответила, дар принимая с благодарностью. — Тебе я всегда рада.
И не покривила душою ни на волос.
И вправду рада.
Он же вошел бочком. Огляделся.
Ничего не сказал.
— Драгоценности я вернула, — почему-то вдруг стыдно стало за комнату эту, за ковры и перины, и за прочие вещи… выходит, что задаривает меня Кирей, а я и радая.
— Знаю, — Арей усмехнулся. — Это его разозлило.
Уж надеюся.
— И ты…
— Я виноват перед тобой, Зослава, — голову опустил. А я вновь же не разумею, о какой вине идет речь. — Напоишь чаем?
— Будь моим гостем, Арей…
Ветку сирени я в стакан пристроила. Пусть и не драгоценная она, но дороже всего ларца, о котором нет-нет, а вспоминалось.
Арея усадила. И сама же чаю налила духмяного, заправила его малиновым, бабкою присланным, вареньем. И пожалела, что который день ленуюся до кухни спуститься. Уж не стал бы Хозяин возражать, позволил бы покухарить. Пироги-то у меня, чай, не хуже местных выходили…
— Благодарю.
Чашку принял. И на ладонь поставил. Чай он пил преудивительно, не нашим обычаем, в блюдце переливая, как то моя бабка любила, но и не азарским, заправляя поверху топленым жиром. Мерзь сие великая, но Кирей клялся, что так чай вкус необычайный приобретает.
Верила.
Куда уж необычайней, ежели жиром.
Арей же жиром чай не портил, но и сахаром не прикусывал. Горячим пил, мне ажно глядеть на то больно поначалу было, я ж разочек прихлебнула такого от, с дымком, так после весь язык облез. А ему — ничего.
Вот и ныне на парок дунул, пригубил и зажмурился от удовольствия.
— Хороший у тебя чай, Зослава…
А то… чайный лист-то я простой покупаю, зато после мешаю его что с чабрецом, что с васильковым цветом, что с иными травками духмяными, вот и выходит чай крепкий да ароматный. От такого на сердце сразу легко становится.
Но не Арею.
— Мне не следовало соглашаться, — сказал он, взгляд отводя.
От же ж… сказал и смолк, гадай сама, Зося, на что он там согласился и вообще об чем беседу завел.
— Я силу твою взял.
Я кивнула. Как есть взял. Так я ж сама ее предложила…
— Дело даже не в том, что я взял чересчур много… не сумел остановиться вовремя. Слишком самонадеянным оказался. В теории все просто, но теория и практика — суть две большие разницы.
Я вновь кивнула.
А то и верно… умными словами ежели, а по-простому когда, то это аккурат как с нашею Щеглихою, которой в том годе вздумалось посадить дыни азарские, мол, ежели у нелюдей в степях сухих растут, то у ней прям-таки забуять повинны. Наши-то отговаривали, да Щеглиха — баба упертая, на редкость склочного норову. Вперлася со своими дынями, и все тут. И главное, и семеня нашла, и купца, который дынями торговал, расспросила, как оно надобно. И выходило, что просто: посади да поливай.
В теории.
К осени дыни забуяли. Стебли были толстенные, с косу мою, листья лопухами поднялися, а вот сами дыньки — так и крохотные, с кулачок детский.
Вот тебе и практика.
Ох и матюкалась же она, урожай собирая. А главное, что и на вкус-то оне вышли не сладкими, но кислыми, свиньи и те ести не захотели.
— Я даже не попытался справиться сам. — Арей глядел в чашку.
