Анатолий Герасименко - Тотем Человека
Саше очень хотелось заплакать, но делать этого было никак нельзя.
Вдруг Боб вернулся.
— У тебя вызов пропущенный, — сказал он, протягивая мобильник. — Посмотри, может, важно… Полотенце дать?
— Уотерпруф, — сказала Саша и взяла телефон мыльной рукой (он действительно был непромокаемым). Вызов пропущенный… Еще чего не хватало. Номер был знакомый, и на секунду ей показалось, что это номер Стокрылого. Но тут же она поняла: звонили с работы. В этот момент мобильник зашелся трелью.
— Да, — сказала Саша, постаравшись вложить в это слово всю злость, которая накопилась за день.
— Я… не вовремя, Кравченко? — спросил мужской голос.
'Твою мать, — подумала Саша. — Как некстати'.
— Я в ванной, товарищ майор, — сказала она. — Не слышала.
В трубке вздохнули.
— Завтра операцию проводим. Сегодня вышел приказ.
— Виновата, — сказала Саша, рефлекторно выпрямляя спину в мыльной воде. — А я здесь при чем?
В трубке помолчали.
— Говорят, у нас два сфинкса есть, — с издевкой сказал мужской голос. — Говорят, учатся еще, неопытные. Говорят, ты, вроде, с ними психологическую работу ведешь. Ты же у нас психолог…
'Твою мать, — подумала Саша. — Твою м-а-ать…'
— Поддержку обеспечишь? — спросил голос. Сухо спросил, по-деловому, уже без иронии.
— Слушаюсь, — сказала она.
Глава 6
Полголовы
Я сидел на столе и болтал ногами. При этом каблуки стукались о доски, которыми стол был обшит спереди, и получался сдвоенный глухой звук. Интересно, зачем нужны эти доски, и кто их придумал. Ведь материала много тратится, а практической пользы от этого никакой нет. Наверное, когда-то бюрократам просто-напросто было неуютно от того, что просители видели их ноги. Допустим, ты с каменной мордой говоришь: 'Для подписания акта необходимо наличие завизированной формы номер двадцать пять в шести нотариально заверенных экземплярах' — а в этот момент кто угодно может заглянуть под стол и увидеть, что у тебя нога дергается. А так — стол полностью закрывает тебя от груди и ниже. У посетителей создается ощущение, что перед ними — маленькая, но неприступная крепость. Это деморализует. Еще в закрытом столе можно устроить бар. Или прятать проституток. Или сделать засаду для ниндзя. Великий Тотем, какая чушь в голову лезет… Я соскочил со стола и стал ходить по кабинету взад-вперед. Стало легче, но ненадолго.
Когда я в двести восемьдесят пятый раз прошел от стены до окна и повернулся, чтобы идти обратно, в дверь постучали. 'Да-да', - сказал я преувеличенно веселым тоном. Ничего не произошло: тот, кто был за дверью, выжидал положенную минуту. Я успел мгновенно разозлиться на тех, кто придумал это идиотское правило, почти столь же мгновенно успокоиться и напрячь мышцы лица таким образом, чтобы получилась улыбка. За последние два месяца я научился очень быстро брать эмоции под контроль. Иногда это помогало.
Потом дверь открылась. На пороге стояла удивительной красоты девушка в джинсовом костюме. У нее были прямые черные волосы и орехового цвета глаза, по-кошачьи круглые.
Маску она не носила.
— Привет, — жизнерадостно сказала она. — Меня Мила зовут. Я твой партнер по накачке.
— Заходи, — сказал я. Красавица заулыбалась и сделала шаг вперед. Она пересекла комнату — охотничьей походкой — и протянула ладонь. Я осторожно пожал кончики пальцев. На ощупь пальцы были горячие, жесткие и сухие.
— Тим, — представился я.
— Я знаю, но все равно очень приятно… У тебя второй стул есть?
— Нет, — сказал я.
— Что ж они так, не подготовили ничего, — вздохнула Мила. — Ну… давай на стол сядем?
— Давай, — согласился я. Легко подтянувшись, она устроилась на столе. Спину Мила держала прямо, ноги скромно свела вместе. Приглашая, похлопала по столешнице. Я примостился рядом. Снова захотелось болтать ногами, но я сдержался.
— Ты в первый раз, да? — спросила она.
Я кивнул.
— Тогда слушай. Поедем втроем: твой куратор, ты и я. Куратору почти ничего делать не придется. Мне, по большому счету, тоже. Моя работа — вас обоих накачать под завязку сейчас и продолжать понемногу дарить во время операции. Я очень сильная, это без ложной скромности говорю. Так что основная работа — на тебе. Работай, не отвлекайся. Если какие-то непредвиденные ситуации будут, куратор все разрулит. Он давно к ним внедрен, свой человек.
Я кивал. Наверное, у нас было не так много времени, но я никак не мог собраться с духом. Ведь надо ее обнять хотя бы. Или она по-другому накачивает?
— Кто это будет? — спросил я, просто, чтобы что-то сказать. — То есть, кто, ну, э-э, объект?
Мила улыбнулась и взяла меня за руку. Я невольно опустил глаза. Все-таки удивительно горячие у нее пальцы, прямо обжигают. Или это у меня руки холодные? Нервы шалят…
— Знаешь, как нас зовут, Тим? — спросила она.
— Не понял?
— Наш Отдел вся Контора зовет 'зверинцем'. Мы — домашние животные. Рабочая скотинка. Когда есть нужда, нас поднимают по тревоге. Нам никто не должен объяснять, чем мы будем заниматься. И слава Тотему. Меньше знаешь — крепче спишь.
— Ну, понял, понял.
— Какой-то бедолага заинтересовал Контору. Посадить его не получилось, попросту застрелить — нельзя, шум поднимется. Вот мы и понадобились.
— Ясно.
— Ничего, что я это говорю?
— Ничего.
Она вдруг подалась вперед и посмотрела мне в глаза — близко-близко.
— А ты славный, — произнесла она через несколько секунд.
Я не знал, что ответить, поэтому ухмыльнулся. Криво и неловко.
— Кидай монетку, — сказала Мила.
— Что, уже все?
— Все, все.
Я высвободил (очень аккуратно) руку из ее пальцев, нашарил в кармане рубль.
— Орел, — произнес я. Трепеща, как серебряная колибри, монетка взлетела в воздух и упала в подставленную ладонь гербом вверх. Мила подняла тонкие брови:
— Знаешь анекдот про студента, который монетку бросал, когда просыпался? Орел — спать дальше, решка — идти за пивом…
— На ребро — идти на лекцию, — закончил я. — Знаю, конечно.
Она улыбалась.
— Ты серьезно? — спросил я. Мила пожала плечами:
— А ты попробуй. Только не лови, пусть на пол падает.
Я заглянул ей в глаза. В карей радужке вспыхивали янтарные искорки.
'Издеваются над тобой, дурачок, — заметил голос в голове. — Шутки шутят'.
— На ребро, — сказал я и отправил рубль в полет. Он сделал несколько ленивых оборотов, потерял скорость и скользнул по отвесной траектории к полу. Звяк. Я спрыгнул со стола и опустился на корточки. В комнате пол был покрыт тем же старым, рассохшимся паркетом, что и во всем здании. Серые от времени доски издавали почти музыкальный скрип, когда на них наступали; между соседними паркетинами зияли щели. В одну из таких щелей и угодила моя монетка. Чуть накренившись, сверкая штампованным ликом, рубль торчал из пола — стоял на ребре в прямом смысле этих слов.
