Алексей Гравицкий - Калинов мост
— Товарищ полковник, разрешите обратиться.
Сергей Витальевич махнул рукой.
— Обращайся без церемоний и заходов от Красной площади. Чего надо?
— Товарищ полковник, — парень запнулся. — Простите. Разрешите я со своими ребятами на мост схожу.
Сергей Витальевич поглядел на ОМОНовца с сомнением.
— Зачем? — спросил глупо.
— Ну, надо же понять, что там происходит. Мы осторожно. А трупы таскать и завалы разгребать МЧС и без нас может.
Сергей Витальевич посмотрел на то место, где еще недавно был мост, а теперь клубилась пыль. А может и не пыль вовсе. Полковник поежился.
— На кой черт это вам? Ты знаешь чего там? Может там…
— Вот и узнаю, — бодро отозвался парень. — Мы аккуратно, товарищ полковник. Может там люди умирают, помощь нужна. Надо же понять.
— Там что-то не то, понимаешь, — не то ОМОНовцу, не то самому себе объяснил Сергей Витальевич. — Если б взрыв, то пыль бы уже осела. И что произошло неясно. Понимаешь? Ни одного свидетеля, кто выжил, тот либо говорить не в состоянии, либо не помнит ничего. Даже как звать не помнит. Не то там что-то.
— Мы осторожно, — просительно повторил парень. — Если что, сразу вернемся.
Полковник прикрыл глаза и снова помассировал виски. В голове тупо стучала боль.
— Ладно, — согласился он наконец. — Хрен с вами. Но под твою ответственность.
— Так точно, — бодро вытянулся во фрунт ОМОНовец. — Разрешите идти.
— Иди, — буркнул полковник. — Только осторожно.
Парень развернулся и побежал к своему взводу.
— И если что сразу возвращайтесь, — крикнул полковник.
— Так точно, — отозвался тот, обернувшись на ходу уже издалека.
Мальчишка, подумал полковник. Ну может действительно что-то выяснит. В висках ломануло так, что он зажмурился и откинулся на спинку сидения. Пять минут, приказал себе мысленно. Пять минут отдыха и назад.
В кухне Милонег остался один. Бабка прилегла во второй комнате. Кот с Игорем пошли до магазина. Сладкая парочка, блин. Наставнички. А бородатый сопляк называл его малышом. Это его, который помнит себя сотни лет.
Стоп, притормозил мысли, когда Игорь учил его чему-то, памяти Милонега в нем не было. А тот пацан для Игоря и впрямь был малышом. Да и на что тут обижаться?
На то, что тобой помыкают, зашевелилось в мозгу. Тебя используют. Все используют. Бабка использует, Кот. И прежде, и теперь. И этот бородатый тридцатипятилетний мужик тоже. Разве нет? И на мосту тебя использовали. Ты сидел там вечность и бился. За что? Ради кого или чего? Ради жизни на земле? Подумай об этом, это же смешно и глупо. Стоит ли биться за тех, кто давно плюнул на все вокруг, кроме своего собственного кармана. Они хапают. Они пинают, кусают, жалят друг друга. И все это только ради того, чтобы прикрыть свой собственный зад и нахапать в карман побольше. Друг на друга они смотрят, как на врагов, или как на людей, которых можно использовать в своих целях. Деньги и то, что можно на них купить решают для них все.
Неужели то, что ты видел в новой жизни тебя ничему не научило? Оглядись по сторонам. Если у тебя есть деньги и БМВ последней модели — ты крут. Если ради этого ты убил, или обокрал кого-то, это никого не волнует. Главное — не попался. Если бы попался, стал бы неудачником. Но и тогда отсидел бы, вышел и набрал бы другой крутости. А честным быть не круто.
Можно завалить того, кому задолжал денег, или послать его на хрен, если не можешь или не хочешь вернуть, и ты будешь в шоколаде. Но если ты поймешь, что не способен отдать долги и пустишь себе пулю в башку, смывая позор кровью, то никто не проникнется. В глазах общественности ты станешь идиотом.
Можно жить с мыслью о клевой работе, высокой зарплате и возможности купить себе крутую шмотку, крутую тачку и крутую девку. Потому что женщины тоже продаются. Потому что липнут на тех, кто имеет тачки и шмотки. А твоя честность, твои принципы, то, что ты пытаешься донести до кого-то, это индивидуальновзятый бред. В лучшем случае над ним поржут. В худшем, его объяснят так, что все твои потуги будут выглядеть смешно и никчемно. А сам ты будешь не борцом, а лжецом. Или эдакой жертвой. Иисусиком. Это удобно объяснить, в это легко поверить. Это значительно проще объяснить, чем попытаться понять.
Понимать никому ничего не надо. Объяснять никому ничего не надо. Миром правят баблосы и примочки, которые изобретаются толпами дизайнеров, разработчиков, рабочих и прочих только для того, чтобы ты тратил на них бабло. И сами эти толпы работают и творят все это только для того, чтобы набрать побольше бабла, что бы иметь возможность тратить его на побрякушки, квартирки, тачки и девок.
И за все это ты хочешь бороться? За этих хомо иногда бывающих сапиенс?
Ответа не было, просто вдруг пришло понимание.
— Стоп, — рявкнул Милонег. — Ты не я.
Я не ты? Внутри что-то хихикнуло, отступая от мыслей и выдавая свое присутствие. А что ты? Кто ты? Кучка комплексов, амбиций, мечтаний и грешков, которые противоречат друг другу. Это и тот ты, которым ты был при жизни, и тот, что остался на мосту, и тот, который возродился сейчас. Вот что ты такое. И я тебе это докажу. А когда поймешь, сопротивляться будет бесполезно.
— Изыди! — рявкнул Милонег.
Ты поймешь. Твоя женщина уже поняла. В голове снова хихикнуло и растворилось без следа.
Моя женщина поняла, метнулось в голове уже свое. Что, что она поняла? Нет, это только блеф. Его специально к этому подталкивают, это надо просто перебороть. Его женщина чиста. И он пока светел. Света в нем больше. И пусть кто угодно что угодно думает или намекает. Это не имеет никакого значения. Идиотом он выглядит для тех, кто разучился понимать и объяснять, но научатся же они снова когда-нибудь этой нехитрой науке. Они же умели, значит снова научатся. Надо только дать им шанс. И самому не скатиться. Надо держаться.
Милонег поднялся с табуретки и пошел к старухе в комнату. Когда рядом друг, сопротивляться легче.
Краешек моста заслоняла плотная стена тумана. Он остановился и оглянулся на своих ребят. ОМОНовцы стояли и смотрели на дрожащее препятствие с настороженностью.
— Андрюха, — подал голос кто-то из подчиненных, потеряв всякое представление о субординации. — Это не пыль.
— А что? — спросил он хрипло, хотя и сам видел, что этот туман может быть чем угодно, только не зависшей в воздухе после взрыва пылью.
— Не знаю, — с сомнением подал голос еще один из ребят. — Но не пыль, точно.
— Тогда пойдем проверим.
И понимая, что если не решится сам, то можно будет вернуться к полковнику ни с чем, Андрей сделал шаг. Туман сгустился настолько, что он почувствовал его прикосновение. Словно тысячи рук хватали, прижимались, терлись, поглаживали в предвкушении. Словно все эти руки принадлежали какому-то садисту, который понимал, что это тело будет его. Что сможет сделать с ним все что угодно, изуродовать, изнасиловать, расчленить, и, понимая это, ласкал, словно куражился.
