Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки
— Знал бы — болотные сапоги бы надел! — выдергивая ноги из чавкающих сугробов, неизвестно кому пожаловался Илья.
— Знал бы прикуп — спал бы крепко! — без улыбки кивнул Громыко и повернулся к железной дороге, черной полосой темнеющей в стороне. — Итак, братцы-кролики, диспозиция у нас аховая, но лучшей тут не найти. Отсюда мы просматриваем как минимум два с лишним километра путей. Дальше в обе стороны глухие леса, я по карте проверял. Там вообще ловить нечего, разве что случайно повезет… Анатольич, вот скажи как провидец и бессмертный полу-Пастырь — может нам повезти?
— Я отвечу только с одним условием, Николай Кузьмич, — вы отклоните те сомнительные титулы, коими только что меня наградили… — сверкнул зелеными огоньками глаз граф.
— Вот все у тебя не как у людей, — сокрушенно развел руками Громыко. — Митька, давай бинокль, Чапай рекогносцировку делать будет!
— Ник-кузич, ты-п-яный, что-ль? — Яна подергала бывшего начальника за рукав.
— Да буквально две капли, Януля! А ты как узнала, я ж антиполицая съел горстину?
— А ты-б ни-за-что ре-ког-нос-ци-ров-ку тр-звым не-в-ыговорил! — засмеялась девушка.
— Да уж, — крякнул Громыко и грустно добавил: — херней ведь занимаемся, братцы! И оттого мне дюже погано…
…Поезд «Москва — Углич» появился, согласно расписанию, незадолго до полуночи. Когда гул от него еще только плыл над лесом, Громыко, сидевший на теплом капоте «уазика» рядом с графом, вскочил, сделал прямо-таки охотничью стойку и потянулся к рации.
Состав вынырнул из-за деревьев, и тут же с ужасающим скрежетом заскреб блокированными колесами по рельсам. Пучки красно-желтых искр вспыхнули в темноте новогодними фейерверками. Судорога пробежала по вагонам, они загрохотали сцепками, раскачиваясь, точно живые, и изо всех сил стараясь не опрокинуться.
— Стоп-кран! — заорал Громыко и, высоко задирая ноги, рванул по снежной целине к замершему поезду, на бегу матерясь в рацию.
— Ну, а мы?! — остолбенело спросил Илья, глядя вслед удаляющемуся майору.
Ему никто не ответил. Яна уже бежала за Громыко, пытаясь попадать своими дутыми голубенькими сапожками в дыры, оставленные ногами майора в глубоком снегу.
Граф Торлецкий, закрыв глаза, водил перед собой руками, словно слепой. Митя каменным изваянием застыл рядом, изображая из себя скульптуру под названием «Растерянный».
— А-а-а-а! — и Илья ринулся вдогонку за Яной, решив, что в любом случае он обязан быть рядом с любимой девушкой.
В остановившемся составе вдруг погас весь свет. Несколько секунд ничего не происходило, а потом где-то в хвосте, от скрытых деревьями последних вагонов, ударила автоматная очередь.
— Ложитесь! — надсаживаясь, заорал Илья Яне и убежавшему довольно далеко Громыко. Трассеры просвистели над полем и стало тихо, только набирающий силу ветер шумел в голых ветвях березняка.
Громыко неожиданно остановился, точно упершись в невидимую стену, а потом круто повернулся в сторону леса и ринулся туда, рукой показывая — за мной! Он что-то кричал, но ветер уносил слова.
Яна сразу последовала указанию майора, а Илья застрял в вязком снегу и опять приотстал. Но пока Привалов возился, выдирая ноги из сугробов, он ясно различил меж серых березовых стволов группку людей, стремительно уходящих от поезда в глубь леса…
…Сыскари воссоединились лишь на небольшой, освещенной тремя чадящими факелами полянке где-то километрах в двух от железной дороги.
— В душу, в бога, в мать-перемать! — Громыко выругался и зло сплюнул в снег. Яна подошла к лежащему вниз лицом обнаженному телу, с трудом перевернула его.
— Б-бу-тырин?
— Он, Янка. Отмучился, бедолага. Эх, не успели мы, — закурив, Громыко хмуро глянул на выбирающихся из ломких зарослей дикой малины графа и Митю.
Илья, сцепив зубы и стараясь протолкнуть вниз застрявший в горле комок, посмотрел на мертвого Бутырина — и поразился спокойной улыбке, застывшей на обезображенном кровавой буквицей лице бывшего школьного учителя.
— Что дальше? — сухо осведомился Торлецкий, укрывая еще не остывший труп обрывками тюремной робы, собранными Митей.
— Дальше? — Громыко отбросил недокуренную сигарету, выпрямился. — Сейчас сообщу Кокину, где тело Бутырина, потом отзову своих светлояровцев обратно — не хер им тут делать. А что, есть конкретные предложения?
— Есть, господа! — кивнул граф. — В тот момент, когда покойный господин Бутырин расстался с жизнью, уже известное нам окно, находящееся меж трех берез, вдруг резко увеличилось в размерах, и через него в наш мир вошло совершенно уникальное существо небывалой силы.
— Вот так, да? — неизвестно к кому обратился Громыко.
— Опять мы вроде кукол на сцене. — Илья выдернул из снега шипящий факел, осмотрел его — кол, пакля, проволока — и воткнул обратно.
— Ну и где это существо? Куда движется? Чего хочет? — майор перешагнул через мертвого Бутырина и замер перед графом.
— Я затрудняюсь ответить точно, но мне кажется, что люди, совершившие здесь э-э-э… ритуальное убийство, сейчас как раз движутся ему навстречу, — спокойно ответил Торлецкий.
— Так, может, нам тоже?… — Илья махнул рукой куда-то в сторону далекой Москвы.
— Ну чего, сыскари, рискнем? — прохрипел Громыко и обвел всех тяжелым взглядом, — Януль, загадай число…
— Д-вяносто-д-вять! — быстрее обычного прострекотала девушка.
— Сто. Я выиграл! Ну, решено. — Громыко выдохнул и почти нормальным, человеческим голосом сказал: — Я знаю, что хуже нет ждать и догонять, но — постарайтесь, а?
Вскоре короткая цепочка из пяти человек неслась через темный февральский оттепельный лес по следам загадочных убийц, на встречу с неведомым. Над их головами шумели верхушки деревьев, под их ногами чавкал мокрый снег, за их спиной гасли на поляне догоревшие факелы, а что ждало их впереди — про это не знал никто…
* * *Прошло около получаса сумасшедшего лесного кросса по пересеченной местности. Ночь давно перевалила за середину. Стало заметно холоднее, ветер усилился.
Трещали ветки, с хрустом ломался под ногами наст. Совершенно черное небо плакалось мелким и колючим снежком.
Призраками умерших деревьев серели во мгле стволы берез. Ветки все время лезли в глаза, цеплялись за одежду, мешали идти.
Неожиданно деревья расступились, вытолкнув уставших людей на небольшую полянку, словно бы вдавленную, вбитую в землю. Яна ойкнула — посредине из сугроба торчал грубый, сваренный из толстых труб могильный крест.
— Много в России мест. Что ни верста — то крест, — несколько переиначив Есенина, пробормотал Громыко.
