Руслан Мельников - Голем. Пленник реторты
Големы все долбили и долбили своими секирами и булавами. По центру ворот. Туда, где засов. Били молча, монотонно. Упрямо. Механически. Без остановки. Без устали.
Бфум-ш! Бфум-ш! Бфум-ш! — глухо разносилось вокруг.
Первой поддалась правая створка. Пошла трещинами. Раскололась. Развалилась на части. Обрушилась внутрь вместе с переломленным засовом. Остатки разбитой створки големы снесли с петель парой заключительных точных ударов. Беспрепятственно оттянули в сторону левую — уцелевшую, но тоже едва державшуюся — створку.
Теперь путь в город преграждали лишь две внутренние решетки. Опущенные и внатяг обмотанные цепями, концы которых были намертво закреплены под стенами — в массивных кольцах, торчавших из кладки и фундамента. Цепи не позволяли ни сдвинуть, ни приподнять тяжелые воротные решетки. А кованые прутья, отделявшие арку от городских улиц, были не в пример толще тех, которые Дипольд в свое время выдирал из окна магиерской мастератории при помощи механической руки. Но сейчас стальные руки големов действовали не одними лишь пальцами-тисками. Сейчас в руках этих было оружие сродни стенобитному.
Поднялась и с оглушительным звоном опустилась на железные прутья секира. И — булава.
И — снова секира.
И — опять булава.
Секира — булава.
Секира — булава…
Теперь в тесной арке едва помещались два голема. Но оба били дружно и слаженно, как молотобойцы в кузне. И решетчатая «наковальня» поддавалась, прогибалась…
Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! — звенел металл о металл, порождая под гулкими сводами жутковатое эхо.
Брызгали искры. Летели обломки кованых прутьев и звенья цепей. Сверху сыпались пыль и выкрошенная щебенка. Осколки металла и камня стучали по шлемам, наплечникам и нагрудникам оберландских монстров.
Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь! Бж-з-з-зь!
Закаленные лезвия громадных секир, лишь самую малость затупленные и иззубренные, перерубали более мягкий и податливый металл. Тяжелые булавы мяли и проламывали преграду.
И так прут за прутом. Цепь за цепью.
И в конце концов…
Бж-з-з-зь-звяк!
…первая решетка пала.
А через пару минут и вторая — звь-звь-звь! — обвисла искореженными обломками на обрывках цепей.
Големы вошли в Нидербург. И золоченые ключи на алых подушечках им для этого не понадобились.
Вслед за передовым десятком стальных великанов в разбитые городские ворота вступала армия оберландского маркграфа. На ветру победно реял синий стяг с серебряной змеей.
ГЛАВА 27
Дипольд все еще оставался на стене. Пожалуй, он один там сейчас и оставался. От глаз входящих в город оберландцев пфальцграф укрылся в тени пустующей ниши, где прежде — до его похода — стояла крупная бомбарда. Место оказалось удобным. Оставаясь невидимым для врага, Дипольд имел возможность наблюдать сверху, как паника… нет — ПАНИКА овладевала Нидербургом, будто стремительно распространяющийся пожар.
Улица за улицей, квартал за кварталом.
Только возле главных ворот, взломанных и павших царила тишина. В прочих же концах города метались люди, кони, брошенная скотина. Оборонительных баррикад никто специально не возводил, но перевернутые в суматохе повозки, опрокинутые прилавки и рассыпавшиеся по мостовой груды товаров и брошенной утвари превратили узкие улочки в труднопроходимые лабиринты.
Крики ужаса и боли неслись отовсюду. Так в слепой и безжалостной давке кричат напуганные и бегущие. И затаптываемые бегущими. Нидербуржцы бежали, похватав впопыхах самое ценное либо то, что просто попалось под руку. Но большей частью бежали налегке, не отягощая себя ничем, бежали сломя голову. Кто мог. Как мог. Куда мог.
А путей к спасению, собственно, имелось всего три. По числу не занятых еще оберландцами городских ворот.
Ворота эти открывались, распахивались настежь. И одни, и вторые, и третьи. Поднимались решетки, опускались мосты. Ополоумевшие горожане валом валили через тесные проходы. Люди в арках давили друг друга насмерть. Несчастные падали в ров, где натыкались на острые колья или захлебывались в мутной жиже.
Но едва ворота наполнялись вопящей толпой, как из-за городских предместий появлялись стремительные отряды легкой оберландской конницы, дожидавшейся своего часа. И паника возрастала многократно. Тот, кто уже успел выбраться из крепости, поворачивал назад. Кто с величайшим трудом протолкался к воротной арке и еще не видел новой опасности, упрямо ломился дальше — наружу, за стены.
Давка усиливалась. Ров уже забился копошащимися телами вровень с настилом моста. По телам бежали, ползли, перебирались… С одной стороны рва — на другую. Туда. И обратно. Бестолковые метания вперед-назад, назад-вперед окончательно сбивали с толку. Нидербуржцы утрачивали способность соображать, а воротные створки, плотно прижатые вопящей массой к стенам — запираться. Подъемные мосты, облепленные людьми, становились совершенно неподъемными, и всадники Чернокнижника успевали подскакать прежде, чем ворота закрывались вновь.
Оберландцы загоняли перепуганных и большей частью безоружных (мало кто из бюргеров, стремившихся покинуть город, осмеливался браться за оружие) нидербуржцев обратно за стены. Не церемонясь загоняли — словно скотину на бойню. Кого — понукали грозным окриком, кого — теснили конем, кого — охаживали плетью. Самых упрямых и непонятливых доставали клинком или острием копья.
Горожане выли. Пятились. Отступали.
Всадники змеиного графа — наступали. Перегораживали улицы, примыкавшие к стенам.
В западных воротах кто-то все же сумел обрушить внутренние решетки перед самыми мордами оберландских лошадей — на головы теснившихся в арке нидербуржцев. Сброшенные решетки на время задержали конницу маркграфа. Но это уже не меняло ровным счетом ничего. От одних запертых ворот мало толку, если трое других — нараспашку.
Город уже пал. И город был обречен.
По извилистым улочкам со звоном и грохотом двигались големы. Под тяжелой поступью стальных великанов крошились дощатые настилы и камни мостовых. Брошенная горожанами утварь втаптывалась в грязь. Люди, собаки и скот, сдуру либо со страху выскакивавшие под железную руку, гибли. Тела убитых големы отшвыривали в канавы для нечистот.
Меж высоких — в два-три этажа — домов носились, разгоняя толпы нидербуржцев, оберландские всадники. Пехота Чернокнижника сноровисто расчищала проходы, заваленные скарбом и перегороженные перевернутыми повозками переулки.
Пожаров и грабежей пока не было. Массовых избиений и резни — тоже. Под мечи попадали лишь те, кто не успевал убраться с дороги, кто вольно или невольно мешал стремительному и неумолимому продвижению чужаков.
