Ольга Денисова - Вечный колокол
— Младик… — Дана провела прохладной ладонью по лицу, — Младик… Я тебя перевяжу, и сразу будет легче.
Он распахнул глаза — ее рука отрезвила его немного. Над ним стояли Ширяй с Добробоем, заспанные, в исподнем; Дана сидела рядом, и на глазах ее блестели слезы.
Три судейских пристава явились в дом перед обедом — Дана еще не вернулась с занятий. Млад спал, и сны его в этот миг никак нельзя было назвать хорошими.
— Что вам надо здесь? — не очень-то учтиво спросил Ширяй, выйдя на встречу гостям.
— Ветров Млад нам нужен, — так же нелюбезно ответили ему гости, намереваясь пройти в дом, по-хозяйски, не снимая сапог и шапок.
— Эй, куда? — Ширяй загородил им дорогу, и Добробой, возившийся у печки, пришел ему на помощь.
— С дороги, мелкота, — прошипел один из приставов, надеясь отпихнуть Ширяя в сторону, но здорового Добробоя с места сдвинуть было не так-то просто — он прикрыл плечом Ширяя и сжал кулаки.
— Ребята, — попробовал остановить их Млад, — погодите…
Его слабого голоса никто не услышал: когда пристав схватил Добробоя за плечо, тот, недолго думая, врезал «гостю» кулаком в подбородок, да так, что он отлетел обратно к двери и едва не упал. Двое других с усмешками отступили, презрительно измеряя взглядом шаманят.
— Добробой! — рявкнул Млад с лавки, — обалдел?
— Значит, приставов судейских в дом не пускают… — тот, что получил по зубам, выпрямился и потрогал рукой подбородок, — так и доложим. Пошли, мужики…
— И катитесь! — сплюнул Ширяй.
— Ширяй! — Млад попытался подняться, но тут же упал обратно на подушку.
На его счастье, дверь распахнулась, и в дом вошла запыхавшаяся Дана.
— Стойте, стойте! — она раскинула руки, загораживая выход, — все в порядке. Проходите обратно.
— Поздно, — рассмеялся ей в лицо пристав, — сопротивление оказано! Я за этот удар с суда не меньше гривны получу!
— Я сказала — обратно проходи, — Дана пальцем указала приставу за стол, — гривну он получит! Вести себя надо по-человечески, тогда по морде бить не будут.
Как ни странно, гости послушались ее и даже несколько смешались.
— Вот Ветров Млад, перед вами, — Дана указала на лавку, — приставную грамоту давайте и убирайтесь.
— Зачитать положено, при свидетелях, — буркнул пристав.
— Читай, — Дана пожала плечами.
Тот достал из-за пазухи бумажный свиток, сломал печать и развернул, придвигая грамоту к лицу.
— Вдова Лосева Мирослава Мария Горисветова обвиняет Ветрова Млада Мстиславича в том, что он повинен в смерти ее малолетнего сына… хм… МихАила… МихаИла? — пристав вопросительно глянул на Дану, и та кивнула головой, — и по сему делу суд новгородских докладчиков по прошению старосты Славянского конца приказывает ректору Сычевского университета выдать Ветрова Млада Мстиславича суду в срок не позднее двух недель с момента оглашения этой грамоты. Если же оный выдан суду в оговоренный срок не будет, то Сычевский университет должен уплатить суду новгородских докладчиков десять гривен за укрывательство преступника. Подписи читать?
— Читай, читай, — кивнула Дана.
Млад спросонья не сразу понял, что означает эта грамота. Он никогда не слышал этих имен, Лосевой Мирославы-Марии не знал, а Михаила знал только одного — огненного духа, который едва не убил его третьего дня… Только когда пристав дошел до имени Черноты Свиблова, в голову стукнула мысль: Михаил — это же Миша, Миша! Он же говорил в тот день, когда Млад забирал его из дома! Наверное, это Мишина мать — вдова Лосева? И она считает, что Млад виновен в смерти ее сына?
Да, наверное, так и есть… но… Млад закусил губу и хотел закрыть лицо руками: это невозможно, несправедливо… Да, он виноват, на самом деле виноват, но его вина к суду докладчиков не имеет никакого отношения. Такое нельзя смешивать, это неправильно… В таком случае, отец Константин виновен в смерти мальчика ничуть не меньше!
Дана буквально выхватила грамоту из рук пристава, когда тот закончил перечислять подписи и неуверенно посмотрел по сторонам, а когда дверь за гостями закрылась, крепко хлопнула Добробоя по затылку.
— Ты что, не видел, кто к тебе пришел? — спросила она, оглядывая парня с ног до головы.
— А че он Ширяя толкал? Че он меня хватал? Пришли тут, как к себе домой! — проворчал виновато Добробой.
— А ты чего полез? — Дана посмотрела на Ширяя, который усаживался за стол со своей прежней невозмутимостью.
— Я думал, они Млад Мстиславича хотят забрать, — тот пожал плечами безо всякого раскаянья.
— Гривну он с университета точно снимет, — Дана сжала губы и села на скамейку, повернувшись к Младу лицом, — как ты, чудушко?
Млад еще не оправился: от обиды, от удивления, от вспыхнувшего вновь ощущения собственной виновности, поэтому лишь покачал головой.
— Такую же грамоту читали перед главным теремом, как только закончились занятия — считай, при всем университете. Думаю, и ректору ее вручили тоже, — Дана вздохнула, — я, как услышала, о чем речь, сразу сюда побежала, предупредить. Но они, смотри-ка, сразу шестерых прислали… А выезд судейских приставов, между прочим, оплачивает истец. Откуда у горькой вдовы такие деньги? Да и в голову бы ей не пришло в суд идти…
При всем университете? Млад застонал и прикрыл глаза. Здорово: профессор-убийца… И если суд признает его виновным, никому не объяснят, что вина его косвенна, что он не убийца, он всего лишь оказался плохим учителем для слабого ученика.
— Младик, не надо так расстраиваться. Во-первых, все это шито белыми нитками. И суд докладчиков — самый грязный суд, который можно отыскать. И все, между прочим, об этом знают. Виру все равно университет будет платить!
— Не университет, а профессора университета. Университет ничего своего не имеет, — проворчал Млад.
— Ничего, профессора не обеднеют! Я попытаюсь перевести дело в княжий суд. И двухнедельный срок мы пересмотрим. Младик, все это не стоит выеденного яйца! Это совершенно голословное обвинение! Это сделали нарочно, нарочно!
— Зачем, интересно? — Млад вскинул на нее глаза, — чего они добьются? Ну, объявят меня убийцей, и что? Из мести, что ли?
— Ну… Ну и из мести… — неуверенно ответила Дана.
— Никто из них такой ерундой заниматься не станет. И месть что-то сомнительная. Университет виру заплатит, сама говоришь. Суду докладчиков Новгород не верит. В поруб меня никто не посадит, в Волхове никто не утопит. Зачем?
— Ну… запятнать тебя хотят. Как волхва…
— Да ерунда! Я волхв-гадатель, к моим ученикам это не имеет никакого отношения. Любой шаман скажет, что исход пересотворения не известен никому, и ни от кого не зависит. Это и как шамана меня не запятнает! Это, разве что, может лишить меня учеников на несколько лет. Но им-то это зачем? По сути, они всего лишь на бумаге запишут, что у меня умер ученик. И больше ничего!
