Макс Фрай - Неуловимый Хабба Хэн
– Да, так со мной еще никто не здоровался, – наконец сказал пострадавший. – Бьюсь об заклад, мальчик, тебя ко мне Джуффин за зернами послал. Верно?
Мне понадобилась примерно секунда, чтобы свести концы с концами и понять, что происходит и кто, собственно, передо мной. Неплохой результат; будь я в своем обычном состоянии, минуты две блеял бы нечто несусветное, глупые вопросы задавал бы, всем своим видом изображая недоумение, а после – изумление и восторг. Но на сей раз обошлось. Я сразу пришел к единственному верному выводу: передо мной сидит неуловимый Магистр Хабба Хэн, собственной персоной, мокрый и взъерошенный по моей милости. Протянул ему салфетку и сделал знак трактирщику, чтобы принес еще. Тот явился незамедлительно, с полотенцами и миской ароматной воды для умывания.
– Примите мои извинения, – сказал я, когда трактирщик удалился. – Ваше пылающее лицо сбило меня с толку, и я бросился гасить пожар.
– Догадываюсь, – улыбнулся незнакомец, с заметным интересом оглядывая свое темно-лиловое лоохи, почти безнадежно испорченное. – Обычное дело. Но как правило, человек успевает понять, в чем дело, прежде, чем встанет с места и отыщет кувшин с водой. А ты уж больно шустрый.
– Разумеется, я готов возместить ущерб, – смиренно объявил я. – Ваш костюм серьезно пострадал.
– Ерунда, – отмахнулся он. – Даже дозволенной вашими дурацкими законами магии достаточно, чтобы вывести любое пятно. Не о чем тут говорить. Так что, тебя послал Джуффин? Я прав? Дались ему эти зерна!..
– Если вас зовут Хабба Хэн, сэр… – начал я.
– Именно так меня и зовут.
– В таком случае я действительно должен передать вам привет и поклон от сэра Джуффина Халли. Именно от него я получил совет вас отыскать. Но я не понимаю, о каких зернах речь? Сэр Джуффин ничего об этом не говорил.
– Может, и не говорил, – согласился Хабба Хэн. – Я и без того знаю, что ему от меня нужно. А для него не секрет, что я в курсе. Да ты садись, не смущайся. После такого впечатляющего знакомства вполне можно обходиться без церемоний. Считай, побратались.
Я послушно уселся напротив и принялся его разглядывать. Даже теперь, когда на смену огненному лику пришла нормальная человеческая физиономия, внешность Хаббы Хэна оставалась совершенно незаурядной. Очень смуглый, почти темнокожий, а глаза светлые, серо-зеленые, прозрачные, как озерная вода. Из-под лилового, в тон лоохи, тюрбана выглядывала соломенно-желтая коса, не такая длинная, как у нашего великого путешественника сэра Манги Мелифаро, давным-давно давшего зарок никогда не стричься, но тоже весьма внушительная. Резкие складки у рта выдавали солидный возраст и жесткий нрав, но лоб был гладок, как у младенца, и вокруг глаз ни единой морщинки. В левую ноздрю крупного, изящно вылепленного носа вдето крошечное кольцо из драгоценного металла, шею украшал ярко-красный обруч, больше всего похожий на туго затянутый ошейник. Потом мое внимание привлекли сложенные на столе руки с длинными ухоженными ногтями. Правая была такой же смуглой, как лицо, левая – бледной до синевы, как кожа подземного жителя.
Впрочем, все это не имело почти никакого значения. Важно другое – передо мной, вне всяких сомнений, сидело практически совершенное существо, напрочь лишенное обычных человеческих слабостей. Хабба Хэн был настолько собран, спокоен и безмятежен, насколько это вообще возможно. Сейчас я мог оценить это как никто. Оказавшись в шкуре сэра Шурфа, я, можно сказать, физически страдал от чужого несовершенства, как страдал бы человек с тонким музыкальным слухом на сельской свадьбе, где подвыпившие, неумелые музыканты играют вразнобой, как бог на душу положит, не позаботившись даже сговориться о том, чтобы всем играть одну и ту же мелодию. Прохожие на улице, рыжая красотка в книжной лавке, трактирщик и немногочисленные завсегдатаи «Душистых хрестиков» – все они о чем-то беспокоились, беспричинно суетились, неправильно двигались и неритмично дышали. Если бы не способность отстраняться от собственных переживаний, я бы, пожалуй, совсем извелся, а так ничего, только на ус мотал, запоминал, как мы все, оказывается, выглядим с точки зрения сэра Лонли-Локли, который, между прочим, носит белые одежды Истины – не зря, ох не зря…
Что же касается Хаббы Хэна, находиться рядом с ним было настоящим блаженством. Как сытого, довольного жизнью кота на коленях держать, если кто понимает, о чем я толкую. Только эффект гораздо сильнее, во всех отношениях.
– Вообще-то сэр Джуффин Халли рекомендовал мне вас как целителя, – наконец сказал я. – Разумеется, я не стал бы по собственной инициативе просить вас об услуге, но сэр Джуффин сказал что это происходит как бы само собой, достаточно вашего взгляда…
– Вот уж чем никогда не баловался, так это знахарством, – перебил меня Хабба Хэн. – Но с тобой и без того все вроде бы в полном порядке. И от чего же, интересно, тебя требуется исцелить?
Я не стал полагаться на собственное дилетантское понимание ситуации, а слово в слово повторил диагноз, поставленный мне шефом.
– Моя основная проблема – исключительная неуравновешенность на фоне колоссального могущества.
– В данный момент я вижу перед собой чрезвычайно уравновешенного молодого человека, – заметил Хабба Хэн. – Насчет могущества не знаю, Джуффину видней. Но с самообладанием у тебя все в полном порядке. Никаких проблем.
– Вы правы, – согласился я. – Но это временное явление. Для того чтобы встретиться с вами, мне пришлось произвести Обмен Ульвиара с человеком, чья внутренняя дисциплина выше всяких похвал. Вы знаете, о чем речь, или мне следует дать подробные объяснения?
– Знаю, знаю, – отмахнулся Хабба Хэн. – Забавный фокус. И весьма небесполезный. Одно из многих незаслуженно забытых достижений древности. Но это ничего не меняет.
Я хотел возразить, но сдержался, лишь вопросительно приподнял бровь. Решил, что такое выражение заинтересованного несогласия вполне допустимо.
– Ты, конечно, как говорится, «вошел чужими вратами» – не ты первый, не ты последний, поверь. Но это, повторяю, ничего не меняет. Если уж можешь, то можешь, – пояснил Хабба Хэн. – И сегодня, и завтра – всегда. Другое дело, то, что сегодня легко, завтра может оказаться очень трудно. Но все равно возможно. Опыт – единственное имущество, которое никуда от тебя не денется.
Я поразмыслил и решил, что он, пожалуй, прав. Тот самый Наблюдатель, о котором я только что писал в тетрадке (строго говоря, он сам и писал), всегда останется при мне, поскольку он – и есть настоящий, единственный и неповторимый я, который никуда не денется, что с собой ни твори, хоть каждый день Тенями и личностями меняйся с кем ни попадя. А проблемы с эмоциональной неуравновешенностью испытывал явно не он. То есть, выходит, не я. И это хорошая новость.
