Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – паладин Господа
Я спрыгнул с коня, Гендельсон поспешно перехватил повод. Я подошел к паутине вплотную, Гендельсон закричал поспешно:
– Сэр Ричард, только не прикасайтесь!.. Только не прикасайтесь!
Я осторожно потрогал пальцем, наметился ножом над серой бечевкой, что называется, если не изменяет память, опорной нитью.
– Сэр Ричард! – завизжал Гендельсон. – Если прилипнете, то никакие силы… ни Божьи, ни адовы – уже не спасут вас!
– А какого хрена я стану прилипать? – осведомился я.
Нити под остро заточенным лезвием лопались легко, с тонким звенящим звуком. Гендельсон что-то кричал сзади, но потом, когда образовалась дыра, через которую смог бы пролезть человек, изумленно умолк.
Я на всякий случай срезал все опорные нити с одной стороны, паутина без сил опала. Я зацепил остатки на земле толстой палкой и с усилием отшвырнул, как намокшую рыбацкую сеть, вместе с палкой к левой скале.
– Все, можно ехать.
Мы проехали почти милю, прежде чем потрясенный Гендельсон сумел выдавить:
– Сэр Ричард… но… как?
– Вы о чем? – спросил я.
– Как вы… паука? Паутину?
– Да ерунда, – ответил я. – Я не арахнолог, но уж основы биологии-то всякий знает! Нити ни у одного паука не бывают липкие полностью. На такой подвиг ни у одного паука клея в заднице не хватит!.. Если бы вы присмотрелись, сэр Гендельсон… в смысле если бы изволили посмотреть с высоты своего баронского величия на этого простонародного паука… вообще – дикого, простоватого, сиволапого даже, то вы бы могли заметить, если бы изволили, вон там на нитях налепленные блестящие шарики… То и есть самое оно – клей. Между каплями можно щит положить!.. Вот я и резал нить именно там. А нить совсем простая… Правда, она в сто тысяч раз прочнее любой стали, но это если на растягивание, – на одной такой нити можно подвесить рыцарский замок… однако, как видите, натянутую легко перехватить простым ножом. Как с тетивой для лука: на ней можно бы повесить вашу милость прямо в доспехах, еще и язык вы бы красиво так высунули набок, а тетиве хоть бы что… Но перехватить ее можно, когда натянута туго, хоть ногтем.
Боюсь, он ничего не понял, да и я щедро метал бисер, но Гендельсон не совсем уж полный идиот, на ближайших привалах будет присматриваться к паутинам, даже самым крохотным, чтобы заметить эти липкие комочки. Надо же, такое открытие: сами по себе нити паутины совсем не липкие!
– Я… этого… – выдавил он с великим трудом, – не знал…
– Это просто, – буркнул я. – На самом деле паук сам бы прилип, если бы вляпался в такую капельку! Все очень просто, дон Педро…
Он смотрел на меня с великим изумлением. Даже не среагировал, что я его назвал какой-то педрой. Я толкнул коня, побуждая идти быстрее, но я и на расстоянии чувствовал на себе его изумленный взгляд.
И все же воздух наконец очень медленно, нехотя, но свежел. Мне чудилась в нем повышенная влажность, даже взвешенная водяная пыль. Деревья разошлись в стороны, распахнулся простор, я услышал тяжелый грозный гул.
Мы спустились к реке, в сотне шагов выше по течению перегораживает плотина. Вода падает с высоты Ниагарского водопада. Да и в ширину сверкающая полоса воды потрясает воображение. В первую очередь, конечно, размерами: подъехали к левому краю, а правый чуть ли не на другом континенте. Середина слегка опущена, там ровным зеркальным потоком идет вода, ускоряясь, смешиваясь на лету, а падает в бездну уже белым потоком, на лету нахватав воздуха и заключив его в пузырьки.
Но чем дольше я всматривался, тем больше чувствовал странное беспокойство. Примерно такая же плотина в моем школьном учебнике, где Днепрогэс. Нет, эта побольше, но форма здесь та же, словно ее долго и тщательно рассчитывали инженеры, очень точно определив и напор воды, и крепость скал, и прочность материала, из которого создана такая удивительная плотина…
Наверх ведут широкие ступени, легко взобраться на коне, а там наверняка на ту сторону реки есть широкий, как Китайская стена, проход по гребню плотины. Я посмотрел с великой завистью, в груди кольнуло, здесь тайна, но нам переть вдоль реки по этому берегу, а потом вовсе придется уйти в сторону. Вернее, это река вот там уходит…
В лесу раздался далекий треск. Мы некоторое время ехали молча, прислушиваясь. Треск повторился, а верхушки деревьев впереди мелко-мелко вздрагивали. Снова донесся треск, на этот раз я уловил вроде бы рычание, если рычание может быть таким низким, словно рыкнул асфальтовый каток.
Гендельсон хватался за меч, выпячивал грудь. Я проехал еще чуть, деревья трясутся сильнее, а рык превратился в рев, низкий и злобный. В ответ прогремел настоящий львиный рык. Ветер пахнул в нашу сторону, кони затряслись, глаза навыкате, я уловил запах крупных зверей.
– Сэр Гендельсон, – сказал я, – вам, как главе похода и признанному полководцу, надлежит бдить здесь. А я, как менее ценная единица, схожу посмотрю. Если меня и сожрут, разве это потеря? А вот вы…
Я бросил ему поводья жестом русского барина, спрыгнул и, пригибаясь за кустами, побежал вперед. Рев и рычание слышались все громче. Наконец деревья раздвинулись, на широкой поляне, уже утоптанной до блеска, дрались огромный лев, ну просто пещерный, и горилла. Горилла, правда, поменьше Кинг-Конга, но чудовищно толстая, прямо второй Гендельсон. Она старалась лупить льва длинными толстыми лапами, а лев отпрыгивал, выбирал позицию, заходил то справа, то слева.
Бок льва в кровавых полосах, но шерсть на бедре гориллы покраснела и висит мокрыми сосульками. Кровь капает редко, но на поляне набрызгано немало. Лев улучил момент, прыгнул, горилла пыталась на лету ухватить и прижать к груди, это было бы костедробильное объятие, но лев, делая вид, что вцепится в глотку, просто ударил когтистой лапой по плечу гориллы и откатился в сторону.
Горилла оскорбленно взревела. Плечо почти сразу стало красным, острые как бритвы когти разодрали кожу, но вряд ли повредили лапу.
Я наблюдал долго, с удовольствием. Сзади захрустели кусты, подошел, пригибаясь, Гендельсон. Выглянул, перекрестился.
– Матерь Божья!.. Откуда такие страшилища?.. Надеюсь, благородный лев порвет эту отвратительную обезьяну, которую сотворил дьявол, когда пытался повторить то, что совершил Господь… Что скажете, сэр Ричард?
Я ответил со вздохом:
– Что сказать? Просто хорошо.
– Хорошо? – изумился Гендельсон. – Что же здесь такого хорошего?
– Не одни мы деремся. Хоть еще кто-то, кроме нас.
Гендельсон фыркнул, подумал, предположил:
– Но тогда мы львы, да?
В этот момент горилла саданула кулаком льва в самую середину его красивого черепа, увенчанного настоящей львиной гривой.
– Хотя, – уточнил Гендельсон торопливо, – эта богомерзкая обезьяна все же к человеку ближе…
