Алекс Орлов - Золотой пленник
— Кони заметные, если будут бегать — плохо.
— Плохо, — кивнул слуга, — они к своим убегут.
— А своих там две сотни, а в степях — не одна тысяча. Нет, Корнелий, решай с ними здесь — ты ведь у нас скотокрад. — И, заметив, как насупился слуга, поправился: — Бывший, разумеется, бывший.
Слуга ушел с лошадьми в рощу. Капитан все ждал шума, ржания, однако было тихо. Корнелий появился один, без топора, взялся за руки двоих карсаматов и потащил в чащу.
«Здоров, ворюга», — отметил про себя капитан.
Перетаскав убитых, слуга вернулся с топором, очищенным листьями, однако топорище было замазано кровью.
— Как запахнет, все равно найдут, — сказал капитан.
— Не запахнет, ваше благородие! — отозвался Корнелий, быстро поправляя щепочкой следы на дороге и затирая сковырнутую копытами землю. — Здесь крыс много пустынных, они всегда голодные, сотни хватит, чтобы лошадь сожрать.
— Где же там крысам-то жить, я ни разу не видел.
— В старом арыке полно нор.
— А откуда в роще арыки?
— Так раньше на месте рощ богатые дома стояли, с садами, потому и деревья выросли. Так что дня за три все растащат.
— Трех лошадей и трех человек?
— О, ваше благородие, видели бы вы, как эти разбойники туши разделывают, в полдня уже ребра гложут, а те, что опоздали, косточки подчищают.
— Хорошо бы. Ну ладно, выводи своего мула — у нас еще не все подчищено.
Слуга бросил щепку и побежал в кусты за мулом, а капитан полюбовался его работой — следов на дороге действительно не было, пыль да и только.
57
Через пять минут они уже ехали в сторону мельницы — капитан на рослом мардиганце, а слуга — на ушастом понуром муле.
— Тут где-то должен быть мужик!
— Мужик, ваше благородие?
— Да, на телеге. Не советовал бы я ему соваться за камнем.
Однако, когда они выехали из-за поворота, телега пылила далеко впереди. Капитан перевел дух — убивать глупого возницу ему не хотелось.
— Вон как его пришпилило! — поразился Корнелий, когда они приехали во двор у заброшенных мельниц. — Это кто ж его так?
Слуга слез с мула, подошел к нанизанному на арбалетный болт Теллиру и, сняв тело, уложил возле стены, затем топором расшатал и выдернул из дубовых ворот болты.
— Знатная стрельба, — сказал Корнелий и посмотрел на то самое окно, откуда стрелял незадачливый Ханс. — Богатая одежка и кошелек тяжелый. Может, срезать, ваше благородие?
— Не нужно, он дал мне достаточно денег. Кстати, ты заслужил свой золотой — когда вернемся, получишь на руки.
— Премного благодарствую, ваше благородие, я таких денег прежде и в руках не держал.
— Давай скорее, нужно здесь все прибрать! — подогнал слугу капитан, спешиваясь и поглядывая по сторонам.
— Сей момент все приберем, ваше благородие! — Подхватив за шиворот двух зашибленных капитаном карсаматов, Корнелий поволок их к пролому в разобранной стене — за ней начиналась роща. Когда вернулся, подал капитану вынутый из тела карсамата кинжал.
— Возьмите, ваше благородие, я его травкой почистил.
— Спасибо, братец.
— И как вы с ними сладили, ваше благородие? — спросил Корнелий, поглядывая на сгорбленный, оттого казавшийся сломанным пополам труп эртадонта. Не дождавшись ответа, подошел ближе и ткнул чудовище башмаком: — Ишь ты, закаменел уже. У них всегда так...
— Я об эту тварь меч испортил — совсем почернел.
Фон Крисп вытянул руку с мечом, чтобы показать пострадавший клинок.
— Это дело поправимо, ваше благородие, кровь нечистой твари росой смывается — рано утром встану и почищу.
— Хорошо бы, этот меч со мной через две кампании прошел.
Корнелий подхватил Теллира и поволок к пролому — предводитель карсаматов был куда тяжелее своих воинов, под вышитым камзолом он носил короткую кольчугу, однако от хорошего арбалета она защитить не смогла.
Капитан пошел за телом бывшего компаньона и врага, словно провожая его в последний путь.
Когда Корнелий приволок тело к двум другим, то спугнул с десяток худых коричневых крыс.
— Ну, что я вам говорил, ваше благородие! — обрадовался слуга. — В момент разделают, а если разойдутся, то и кости поточат!
Капитан криво улыбнулся.
— Там его лошадь...
— Я видел, ваше благородие. — Слуга вздохнул, отряхиваясь. — Славная лошадка.
Они вернулись во двор и остановились, любуясь грациозным, словно выточенным из благородного камня животным.
— Отродясь не видывал ничего подобного, — покачал головой Корнелий.
— Это ургыз, царская порода, другого такого же я видел у генерал-графа Роттердама, когда тот приезжал из императорского штаба с проверкой.
— И сколько же стоит такой, ваше благородие?
— Пять сотен золотом.
— Пять со-тен?! — Глаза Корнелия расширились, и он сокрушенно покачал головой. — А нельзя его как-нибудь продать, ваше благородие? За пять сотен, понятное дело, не продадим, дело-то по-тихому провести нужно, но за полторы сотни я вам ручаюсь...
— Эх, Корнелий, Корнелий, а еще старый вор! Мы еще денежки не успеем пересчитать, а нам уже горло перережут. Этот конь единственный такой в округе.
— Простите, ваше благородие, позарился.
— Я понял. Давай уводи коняжку, да поторопись, мы здесь и так слишком долго.
— Эх, такие деньги крысам скормим, — вздохнул слуга и поспешил к золотому конику. Отвязал его от столба и повел за ограду, тот шел не противясь.
Когда Корнелий вернулся, настал черед эртадонта. Слуга достал заготовленный кусок веревки, захлестнул одну из лап и, с трудом сдвинув, словно пригоревшее к земле тело чудовища, потащил его вокруг сарая к заброшенному сухому колодцу. Один край колодца был разрушен, и это упростило Корнелию задачу: несколько рывков, и окаменевшая туша рухнула в бездонную яму, грохнув о дно далеко внизу и наполнив черноту колодца серой едкой пылью.
— А его крысы жрать будут?
— Нет, ваше благородие, не будут. Он скоро совсем в камень превратится.
— Откуда ты столько знаешь? — спросил капитан, когда они садились в седла.
— Лучше не вспоминать, ваше благородие. — Глаза Корнелия сделались пустыми.
— Ну и не будем, — согласился фон Крисп. — Поехали.
Ханса капитан решил не убирать, чтобы те, кто будет искать Теллира, нашли хоть какой-то след, который бы увел подозрение в сторону.
58
За два дня без капитана фон Криспа Первая рота заскучала, его учение было трудным, но интересным, а эмоциональные объяснения упражнений позволяли солдатам на время забыть, что они невольники. Лейтенант Горн, поставленный вместо капитана, старательно повторял его слова и как мог муштровал роту, заставляя выполнять одни и те же приемы. Он не мог добавить ничего нового, поскольку ни в одной кампании еще не участвовал.
