Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип
– Я, пожалуй, расскажу ему сказку, – сказал вдруг старик.
Он полез во внутренний карман своего шелкового пиджака и вытащил колоду карт, которые были у́же обычных, игральных; когда он положил колоду на крышку чемодана, который держал на коленях, Лира заметила, что на верхней изображен какой-то пейзаж.
Что-то промелькнуло у нее в памяти… Она словно вновь перенеслась в закопченный пражский подвал: волшебник говорил что-то о картах и картинках…
На карте была нарисована дорога, бежавшая от одного поля к другому. За ней раскинулась водная гладь – река или озеро, а на ней был нарисован кораблик.
Посреди воды виднелся остров и замок на лесистом холме. По дороге верхом на отличных конях ехали два солдата в алых мундирах.
Старик заговорил… Он описывал сцену, и, может быть, называл солдат по именам… или объяснял, куда они едут. Малыш, привалившись к маме, усталыми глазами смотрел на картинку.
Старик положил рядом с первой картой вторую: два пейзажа соединились друг с другом. Дорога пролегла еще дальше – к дому, стоящему на берегу среди деревьев. От дороги отделилась тропинка. Солдаты свернули с дороги, подъехали к дому и постучали в дверь. К ним вышла жена фермера и дала им напиться воды из стоящего рядом колодца. Описывая каждое событие, каждый нарисованный на картинке предмет, старик прикасался к карте серебряным карандашиком, указывая на них. Мальчик наклонился поближе и моргал, словно ему было плохо видно.
Тогда старик раскинул остальные карты веером в руках – вверх рубашкой – и предложил малышу вытянуть одну. Тот так и сделал, и рассказчик положил ее рядом с предыдущей, с домом. И новая картинка снова идеально продолжила пейзаж. Наверняка вся колода такая, подумала Лира, и ее можно раскладывать бесконечно, множеством способов. На сей раз на картинке оказалась разрушенная башня. Дорога вновь тянулась вдоль переднего плана, а на заднем виднелось все то же озеро. Солдаты устали, привязали лошадей у башни, вошли внутрь и легли спать. Но над башней летала птица – смотрите-ка, вот она! – такая громадная, что, спикировав вниз, она схватила в каждую лапу по лошади и снова поднялась с ними в небо.
Ну, Лира так думала, глядя, как рассказчик изображает полет птицы и перепуганное ржание пойманных лошадей. Даже мать слушала историю, широко раскрыв глаза, – совсем как ее сын. Но вот солдаты проснулись. Один как раз собирался выстрелить в птицу из ружья, но второй его удержал: ведь если птица уронит лошадей, те разобьются и погибнут. Поэтому солдаты отправились вслед за птицей пешком, а сказка все продолжалась.
Слушая голос старика, хоть и не понимая слов, Лира откинулась на мягкую спинку сиденья. Она с удовольствием угадывала смысл и любовалась лицами матери и сына, на которых сменялись эмоции, впалые щеки постепенно порозовели, в глаза вернулся блеск.
Речь старика текла мелодично, утешительно. Лира начала проваливаться в сон, в легкий счастливый сон ее детства, и голос Элис, не такой мелодичный, но тихий и теплый, рассказывал ей сказку про куклу… про картинку… а глаза мягко и неудержимо закрывались… и закрылись.
Лира проснулась только через несколько часов. В купе она была одна. Выглянув в окно, она увидела освещенные звездами мрачные утесы и ущелья с отвесными стенами. Поезд упорно полз вверх, пробираясь сквозь гористую местность.
Через минуту сонный морок совсем развеялся, и Лира вдруг подскочила на месте: алетиометр! Она схватила рюкзак, засунула в него руку и тут же нащупала бархат, а в нем знакомый округлый предмет. Но на коленях у нее лежало что-то еще – яркая картонная коробочка, на которой было написано слово «Мириорама». Колода! Старик оставил ей карты!
Газовая лампа горела неровно, то вспыхивала, то почти гасла, купе погружалось во мрак, а потом в нем снова становилось светло. Лира осмотрела ее, но не нашла способа выключить ее или сделать так, чтобы она светила как следует. Видимо, какие-то проблемы с подачей газа. Она снова села и вытащила из коробочки карты. Свет мигнул и сделался ярче. На обороте одной из карт мелькнули французские слова – несколько изящных строк, написанных карандашом.
Дорогая юная леди,
Умоляю вас последовать моему совету – будьте в Селевкии предельно осторожны! Времена нынче непростые. Лучше всего вам было бы даже не отбрасывать тени.
С искренними пожеланиями благополучия.
И никакой подписи. Лира вспомнила, как старик серебряным карандашиком показывал мальчику детали на карте.
Растерянная, одинокая, она сидела в предательски мигающем свете газового рожка, не в силах больше заснуть. Она нашла хлеб и сыр, решила поесть… Перечитала письмо Малкольма, но утешения не получила.
Убрав письмо, она снова потянулась за алетиометром. Ни гадать, ни пользоваться новым методом она не собиралась, кроме того, в купе было слишком темно, чтобы рассмотреть символы, но ей хотелось коснуться чего-то знакомого и обрести в нем хоть немного уверенности. Лира положила инструмент на колени и задумалась… вот, скажем, новый метод. Все это время она боролась с искушением воспользоваться им. Можно было бы, конечно, поискать Малкольма… но она не знала, с чего начать, а без этого все усилия напрасны, и ей достанутся только слабость и тошнота. Так что нет, новый метод отпадает. И потом, зачем ей Малкольм? Искать ведь нужно Пана.
Она машинально взяла карты. Это слово – «машинально» – само возникло у нее в голове… будто рука у нее была механическая, а не живая… и ощущения в коже и нервах были просто изменениями частоты антарного тока, бегущего по медной проволоке.
Вместе с этим видением собственного тела как чего-то неживого и механического пришло чувство безграничной опустошенности. Она была не просто мертва сейчас – она всегда была мертва, а жизнь ей только снилась, и в самом сне тоже не было жизни… Все – лишь бессмысленное и безразличное мельтешение частиц у нее в мозгу… только это, ничего больше.
Однако эта цепочка идей сумела пробудить реакцию – Лира содрогнулась. Нет! Это ложь! Клевета! Я не верю! Все бы хорошо, но на самом деле она верила, здесь и сейчас, в это самое мгновение – и эта вера ее убивала!
Она беспомощно шевельнула руками – своими механическими руками! – и несколько карт упали на пол. Она наклонилась, чтобы собрать их. На первой же, которую она подняла, была изображена женщина, которая шла через мост. Она несла корзину; день, видимо, выдался холодный – на плечах у нее была шаль. Женщина смотрела за пределы картинки – вообще-то она смотрела прямо на Лиру. Лира слегка вздрогнула – в этой женщине она узнала себя.
Положив картинку на пыльный диван рядом с собой, она подобрала следующую карту, первую попавшуюся.
На этой несколько человек – явно путешественников – шли мимо лошадей, нагруженных всяким скарбом. Все они двигались в том же направлении, что и женщина на предыдущей карте, – слева направо. Поклажа на спинах лошадей казалась очень тяжелой. Представь вместо лошадей верблюдов, а вместо деревьев – песок, и пожалуйста: караван, идущий Великим шелковым путем через пустыню.
Где-то далеко, словно в миле от нее, летним вечером звонил тихо колокол… Звук был слабый, как аромат одного-единственного цветка, который принесли в комнату из сада… Лире показалось, что здесь не обошлось без тайного содружества.
Еще одна карта. Эта уже появлялась в сказке старика: дом и колодец среди деревьев. Однако Лира теперь заметила то, чего не видела раньше: дверь в дом аркой окаймляли пышно разросшиеся розы.
Я могу выбрать… подумала она. Могу сама принять решение и поверить в тайное содружество. Совершенно не обязательно быть такой скептичной. Если свободная воля существует, и она у меня есть, – я могу выбрать это.
Еще карту.
Она перетасовала колоду, сняла, перевернула карту, оказавшуюся сверху, и положила ее рядом с последней. На ней оказался молодой человек с мешком за плечами: он шел к каравану и женщине с корзиной. Постороннему глазу он вряд ли показался бы похожим на Малкольма… не больше чем женщина с корзиной была похожа на Лиру, но это уже не имело значения.
