Александр Зорич - Семя ветра
Тогда Герфегест выполнил свою кровавую миссию безукоризненно. Да, тогда он был слишком юн для того, чтобы задумываться о разнице между добром и злом. Об убийстве за деньги и убийстве из мести. Понимание этой разницы 9«видение Границы» – как говорил Элиен Тремгор, Брат по Крови) пришло к нему гораздо позже – уже после того, как его память, рассыпавшаяся на тысячу бессмысленных и разрозненных осколков милостью Врат Хуммеровых, стала по крупицам возвращаться к нему по воле Семени Ветра. Но тогда он, не задумываясь ни на миг, проник в нужный покой через дверь для слуг и подсыпал яд. Когда Гелло опустил в чашу для омовения свои руки, поднес их вместе с напоенной смертью водой к глазам и отер руками лицо…
Герфегесту не хотелось вспоминать, что было дальше. Чудовищные волдыри. Нечеловеческая, нестерпимая боль в глазах, крик наследника, помешавшегося вдвойне – на сей раз от боли. Он слышал этот крик – сотня каменных стен, отделявших его, притаившегося в винном погребе, от покоев Гелло, не смогли заглушить его. Он убирался из Золотого Замка глухой ночью – как и пришел. В кромешной темноте.
9
– Эй, кто это? Это ты? – стражник, которому был поручен самый безответственный, как казалось сотнику, участок – выход из подвалов – был первым человеком из стражи, встретившимся с Герфегестом в почти честном поединке. Его товарища Герфегест убил десятью минутами раньше, задушив тончайшим шнурком. Не тем, который был намотан на его руку. Тот Герфегест берег для Харманы и потому не хотел осквернять его чужой смертью. Другим. Но таким же крепким и тонким.
В первую минуту стражник принял Герфегеста за своего напарника, отлучившегося по нужде.
– Да не морочь меня, ты скажи, это ты или кто? – в голосе стража смешались страх и раздражение, которое было призвано этот страх скрывать.
– Это я, – прошептал Герфегест и снес ему голову, одновременно с этим отскакивая как можно дальше. Он не хотел являться к Хармане с ног до головы перемазанным чужой кровью. Почему? Герфегест не стал искать ответ на этот вопрос, удовлетворившись весьма слабой версией о врожденной чистоплотности.
Он двинулся дальше. Спальный покой Харманы располагался на четвертом ярусе замка.
Герфегест просто не мог себе позволить проходить первый ярус, отправляя в Святую Землю Грем души всех охранников, которые могли встретиться ему на пути. Теперь он был еще более ограничен во времени, чем раньше. Он не знал, сколько раз за ночь сменяется стража в Наг-Нараоне. Но рассчитывал на худшее. Это значило, что на все про все у него не более получаса.
Торопиться Герфегест не любил и не умел. Он прополз по-пластунски весь коридор второго яруса. Ему не хотелось связываться с молодцами, клюющими носами возле лестницы. В этот раз ему снова удалось остаться незамеченным. Затем он вылез в окно и снова пустил в дело трехлапую «кошку» – теперь расположение окон было таковым, что позволяло путешествовать по стенам безо всякой тревоги оказаться замеченным извне. Окон на северном фасаде было сравнительно мало. А те три окна, на которые держал курс Герфегест Конгетлар, были окнами спального покоя Харманы.
Герфегест зацепился за подоконник крайнего окна и прислушался. Кто бы ни был в спальных покоях Харманы, он не спал. Этот некто мерил комнату беспокойными шагами. Гамелины, похоже, тоже страдали бессонницей.
К счастью, окно было не заперто. Более того, оно было распахнуто настежь, и чугунная кованая решетка – два черных лебедя один подле другого – слегка подрагивала под напором ветра, издавая звуки, больше всего напоминавшие вздохи Морского Тритона, ослабленные расстоянием в сотню морских лиг. Еще минута, и он увидит Харману.
10
Как он представлял себе Харману, Хозяйку Дома Гамелинов, виновную в смерти его возлюбленной Тайен? Что он знал о ней – женщине, которую, собирался убить?
Перед тем как сделать последний рывок, Герфегест задал себе этот вопрос. На такой никогда бы не сподобился настоящий человек Алустрала. Тот, собравшись мстить, отомстит без всяких посторонних мыслей. Этот вопрос был вопрос человека Сармонта-зары, и Герфегест прекрасно отдавал себе в этом отчет. Дурно это или хорошо, но он давно перестал быть таким Конгетларом, какими были его кровники – красавец Вада, дядя Теппурт, отец, учитель Зикра. Они все умерли, а он остался. Он – новый Хозяин Дома. Он имеет право на неповиновение.
Хармана Гамелин. Он знал, что она молода. Ста-гевд был старше ее, но он не был стар. Стало быть, ей никак не больше двадцати пяти. Она наверняка брюнетка, ибо женщины Гамелинов рождены с черными волосами. Она заплетает волосы в три косы – так водится у Гамелинов. На ее лице – печать Пути Стали. Этим путем следуют Гамелины.
Ее глаза. Они наверняка злы, остры и проницательны. Герфегест не боялся чужого взгляда – он сам умел смотреть на людей так, что они признавали его правоту почти мгновенно. Часто – без слов. Герфегест не сомневался, что подобным качеством обладает и Хармана. Красива она или уродлива? Определенно, красива. Безусловно, уродлива. Герфегест допускал и то и другое. Герфегест никогда не лгал себе – где-то в глубине души он был уверен в том, что она красива и что красота эта тронута тлетворным дыханием смерти.
Легкое и сильное тело Герфегеста взметнулось на подоконник, и минуту спустя он был уже в одной из трех комнат спального покоя Харманы. Если Хармана позволяет стражникам быть в комнате во время своих бессонных бдений, он убьет их всех. Сколько бы их ни было, немедленно. Безо всяких изощрений. Если стражи стоят под дверью, как это обычно бывает, он убьет их погодя – после того, как решится участь их госпожи. То же самое случится с придворными дамами, служанками и прочими.
Если Хармана закричит и стражники бросятся на помощь, им придется умереть несколько раньше. Но что-то подсказывало Герфегесту, что она не закричит. Почему?
11
Первая комната спального покоя была пуста, словно яичная скорлупа, покинутая вылупившимся цыпленком. Вторая тоже. Стражей, возни с которыми так опасался Герфегест, не было. Не было и служанок.
Обе комнаты были выдержаны в весьма аскетическом духе. Герфегест даже стал опасаться, что, понадеявшись на свою интуицию и знание обычаев Гамели-нов, он забрался не в те комнаты. Уж очень все это было не похоже на жилище знатной дамы. Деревянные статуи в нишах. Покрытые магическими знаками гобелены. Редкая, низкая мебель. Только цветы в пузатой приземистой вазе успокоили Герфегеста. Желтые лилии – Цветок черных лебедей. И Харманы тоже. «По крайней мере, это комната женщины», – промелькнуло в мозгу у Герфегеста, когда он, по-прежнему бесшумный, словно ветер в месяце Эсон, остановился у порога третьей комнаты.
