Феликс Крес - Северная граница
— Я даже начинаю понимать их язык… Отдельные слова, иногда чуть больше. — Рават вздохнул. — Не знаю, что случилось, Тереза. Или, наверное… знаю. Я был там, когда они откопали своего бога. Астат и Агатра тоже были. Видимо, тогда и… А когда еще? До этого ничего подобного не происходило.
— Но… — Подсотница поколебалась. — Но чего ты, собственно, хочешь? То есть что со всем этим делать? Ведь это только сны… Какая от них польза? В чем суть? Я могу тебя выслушать, это и в самом деле очень интересно… Девушка чувствовала, что говорит что-то не то, но лучших слов подобрать не могла. — Вот только…
Она замолчала. Странным образом ей было жаль этого угасшего, измученного человека, который, оказывается, вот уже несколько месяцев живет чем-то весьма необычным и непонятным. Она хотела спросить, почему он выбрал для исповеди именно ее. Но это могло быть превратно истолковано… А как иначе? Они ведь друг друга не любят, никогда не любили, три месяца вообще друг с другом не разговаривают, и…
Она прикусила губу и все же спросила:
— Почему я? Какой помощи ты хочешь? Или от меня требуется только выслушать?
Ее слова прозвучали сухо, неприязненно, почти враждебно.
— Я сплю все дольше, все чаще мне снятся сны. — Тон Равата неожиданно стал деловитым. — С Астатом и Агатрой происходит то же самое. Вот только я — командир этой заставы, а ты — мой единственный офицер, то есть, в силу обстоятельств, и заместитель. Астат и Агатра уже не годятся даже на роль простых солдат… А я чем отличаюсь? Подхожу ли я на роль командира?
Он пристально посмотрел на нее.
— Ну? — со странной, мрачной иронией спросил он.
Тереза не ответила — а что она могла ответить?
— Я хотел дождаться возвращения Амбегена, — сказал Рават. — Но последние три дня жду только тебя… Я поеду туда.
— Куда поедешь?
— К алерцам, — спокойно промолвил он. — Тереза, с ними можно договориться! Ты примешь на себя командование заставой. Астат и Агатра скорее всего поедут со мной. Они могут пригодиться…
— Ты бредишь? — резко спросила Тереза. — Или опять заснул? Говоришь, с тобой такое часто бывает? Сейчас я в этом убедилась!
— Послушай, Тереза…
— Не желаю слушать всякие глупости. О своих снах рассказывай на здоровье. Если те знания, которые тебе дают, истинны, можно прикинуть, как их использовать. Но…
— Я как раз и говорю о том, как их использовать! Я могу…
— Знаешь, что ты можешь? Можешь… — Она недвусмысленно выразилась, что именно он может. Язык у нее и в самом деле был весьма заборист. — Какие переговоры? С кем?! И касательно чего? А?
— Касательно перемирия. Совместных действий против золотых.
— Чего? Перемирия?! Золотые — херня! — рявкнула она во весь голос. — О Шернь, да какой дрянью тебе башку засрало?
— Думай, что говоришь! — не выдержал Рават.
— Хочешь сказать, что золотые явились сюда вслед за серебряными? Золотые?! Да золотых я копытами топтала как хотела, и знаешь, что они против меня могли? Могли… — завопила она на всю заставу. — Да только я не дала! Говорят, ты получил постоянное назначение?! Ну вот и сиди на своей заднице ровно! На заднице!!! Или на голове, я уже сама не понимаю, где у тебя что!
Он чуть не взорвался, но сумел-таки взять себя в руки.
Они стояли друг напротив друга — даже не заметили, как вскочили с мест. Сотник отступил на полшага, беспомощным жестом поднял руки и тут же их опустил.
— Послушай, — попытался он еще раз. — Они пришли сюда, чтобы найти бога. Того, что дал им разум. Когда-то он был изгнан, проклят… заключен в статуе каменного дракона… Впрочем, не знаю, все это… очень странно. Видимо, они могут разбудить бога, вернуть его. Я не до конца понимаю, в чем тут дело, они сами, кажется, не все понимают… И ничего странного. Разве я могу понять Шернь?
— Рават, что с тобой творится? — спросила Тереза.
Он замолчал. У него возникли опасения, что эту стену ему не пробить.
— Ну что с тобой? — повторила она, тоже пытаясь заставить себя успокоиться. — Сядь, выпей водки. Только послушай, как все это звучит: сотник умирающей от голода заставы отправляется заключать перемирие между Вечной Империей и Серебряными Племенами Алера… Слышишь? Сотнику приснилось такое вот перемирие. Ну и пошел он его заключать. Просто здорово.
Рават прикрыл глаза:
— Не вижу ничего смешного.
— В самом деле?
— Нет, не вижу.
Она покачала головой:
— Хочешь закончить свою карьеру? Таким образом? Знаешь, комендант, а может, проще повеситься? А? Как всаднику, с седла. Хочешь, я коня из-под тебя выгоню?
Иногда разговаривать с ней было просто невозможно. Она все превращала в издевку и насмешку, не слышала ни единого слова. К тому же крепкая солдатская водка убрала ее внешний лоск, оболочку приобретенных среди офицеров хороших манер… Куда-то исчезли проведенные в легионе семь или восемь лет, — казалось, будто эта молодая женщина делает все, лишь бы показать, кем она была до того, как военный мундир изменил ее жизнь. Наружу вылезла натура простой крестьянки, которой впору коров пасти, а не конницей командовать. Как и она, подавляющее большинство солдат и четвертая часть офицеров происходили из крестьян, никто об этом даже не думал, поскольку солдат есть солдат, не более того… Но что касается Терезы, порой создавалось впечатление, что она украла офицерский мундир и теперь, когда ее поймали на обмане, будет вынуждена его отдать. Равату очень хотелось сказать ей об этом, но тут же ему стало стыдно: даже думать о таком нельзя. На войне все равны. Все они — легионеры, добровольно избравшие войну своим ремеслом.
— Что ж, ладно, разговор окончен, — сказал Рават, старательно скрывая раздражение. — Я принял решение, и, собственно, ты, подсотница, никак на него не повлияешь. Я прикажу тебе остаться на заставе, и все. Думал, что ты попытаешься меня понять, может, что-то присоветуешь… Нет так нет. Раньше уйти было нельзя, но теперь я передаю командование тебе и, значит, спокойно могу отправиться в путь. Уеду завтра утром. Все.
— Погоди, — возразила Тереза. — Ведь не можешь ты так просто…
— Могу. Знаешь, что мне нравится в войске? То же самое, что и тебе. Насколько я знаю, мы стремимся к своей цели разными путями, но результат-то один. Да, я люблю поговорить с подчиненными, поскольку хочу, чтобы они знали, чем я руководствуюсь. Но в конце концов, Тереза, на этой заставе я — король. Я могу делать все, что угодно, и отвечаю только перед начальством… Одно дело, я бы принялся раздавать странные, непонятные приказы, однако передать командование? На это я всегда имею право.
