Елена Федина - Наследник
— Ты что, с ума сошел?
— Это слишком лакомый кусок. Нам придется воевать за него каждые десять лет, и потери от этих войн будут несравнимы с сегодняшними. Нам надо было проиграть эту битву. С треском. С потерями, чтобы неповадно было впредь соваться в Абл. Это я знаю.
Сетвин смотрел на меня со всё возрастающим возмущением.
— Ты страшный человек, Кристиан Дерта. Завтра ты решишь, что полезнее будет вообще подчиниться Триморской империи, потому что через сто лет меньше будет жертв! А мне плевать на то, что будет через сто лет, тем более через триста! Я живу сейчас, у меня есть гордость, и я привык побеждать, а не проигрывать! Я еще думал, что это твоя глупость, твоя ошибка… но если ты сделал это умышленно, то ты…
— То я?
— То ты не король Лесовии. Ты или юродивый, или маньяк на троне. Бедная Лесовия! Как она устала от маньяков… — Сетвин обернулся и указал рукой в сторону переполненного ранеными лагеря, — а это — это на твоей совести, Кристиан Дерта! И это ты заберешь с собой в могилу.
Он пришпорил коня и скоро скрылся впереди. Он не понимал меня, но я понимал его прекрасно. В короли я не годился. Я слишком много знал, чтобы иметь хоть какую-то власть, и последующие столетия были для меня так же реальны как и сегодняшний день. Это великое счастье — жить и не знать будущего. И не отвечать за него, словно сам этот мир придумал!
Я поднялся в свои покои и сказал слугам, что никого не хочу видеть. Сумерки незаметно подбирались, где-то в левом крыле дворца герцоги совещались о том, как лучше меня убить, и я знал, что теперь к ним примкнул и Сетвин. Мешать им не хотелось.
Я думал не о заговоре. Мысли мои увели меня далеко, в недосягаемый декабрьский вечер, когда я небритый и лохматый ввалился в родную харчевню и увидел своих старых друзей, и веселую Эску, и ее пугливого сына с тряпкой в руках. И жива была еще Гринциния Гальма, и прелестная Лориан, и старая нудная Ведбеда, и все несчастные жители моего Тиноля. И это было всего два с половиной года назад. Два с половиной. Так мало! Так безумно много.
От моих мыслей оторвал меня мой гардеробщик. Не Сетвин, конечно, он давно стал герцогом, хоть и остался таким же самозабвенным пьяницей и хамом. Я обернулся недовольно, но встретил его перепуганно-виноватый взгляд и ничего не сказал.
— Ваше величество, королева.
— Проси.
Я встал и привел себя в порядок: застегнул все пуговицы, одернул камзол и поправил ремень, провел ладонью по взлохмаченным волосам и даже мельком взглянул на себя в зеркало. Пока я еще оставался королем Лесовии.
Моя королева была прекрасна. Лучшие слуги, портные, парикмахеры, врачи, массажисты были к ее услугам. Ее нарядам могла позавидовать даже жена триморского императора, ее драгоценности были достойны ее красоты, а ее осанка — ее высокого положения. Эска привыкла быть женой победителя, она не стеснялась знатных дам, которых раньше и в глаза-то не видела, быстро усвоила все приемы и манеры и даже ввела свою моду при дворе. Пока я воевал, она управляла страной так же смело и уверенно, как своей харчевней.
— Ты один? — удивилась она, — странно…
— У проигравших друзей всегда меньше, — усмехнулся я.
— Не понимаю, как ты мог! — начала, было, она, но я требовательно сжал ее плечи.
— Не надо об этом.
— Извини… — она села на кровать, сминая широкие бирюзовые юбки, вышитые жемчугом, — я ведь не затем приехала, чтобы тебя упрекать. Просто хочу понять, что с тобой творится.
— Да ничего особенного. Воюю.
— И когда кончится твоя война? — вздохнула Эска обреченно, — ты же не хотел убивать, ты ненавидел смерть! Почему ты всё время воюешь?
— Потому что так надо, — ответил я ей, — я один знаю, как надо, только мне никто не верит. Всем кажется, что я делаю что-то не то… может, они и правы, если живут сегодняшним днем.
— Я тоже живу сегодняшним днем. У меня одна жизнь, и я хочу быть счастливой в этой жизни.
— Я тоже, — сказал я уверенно, — я тоже хочу, чтобы ты была счастливой.
— Знаю, — усмехнулась она, — ты сделал всё, что в твоих силах: ты спас меня от смерти и вытащил из пучины безумия, ты чуть ли не каждый день шлешь гонцов в Трир справиться о моем здоровье, ты самый заботливый муж на свете. И у меня есть всё… кроме тебя.
— Эска!
— Опомнись, Кристиан, — грустно улыбнулась она, сжимая мои руки в своих, — разве это жизнь? Разве этого мы хотели? Думаешь, мне нужна эта роскошь: балы, званые обеды и конные прогулки с герцогиней Алонской? Я умираю с тоски в твоем дворце, пока тебя носит по всей стране, как будто ты нарочно от меня убегаешь…
— Я не свободен, Эска, я погряз в каком-то своем долге. Но я же люблю тебя! Я не смогу вынести ни одной твоей слезы! И ты это прекрасно знаешь. Что мне сделать, чтобы ты была счастлива, что?
— Это выше твоих сил, — усмехнулась она, — хоть ты и король Лесовии.
Я целовал ее, путаясь в драгоценностях, сминая ее прическу и осторожно укладывая ее на кровать, у меня не было к ней похожей на затмение страсти. С той поры как я увидел ее безумной в сгоревшем Тиноле, я боялся на нее дышать. Я смертельно боялся ее испугать и тем более обидеть.
— Ну, скажи, чего ты хочешь?
Я был осторожен с ней как кошка со своим котенком, но мне показалось, что я все-таки причинил ей боль, так изменилось вдруг ее лицо.
— Тебя, — сказала она обреченно, — тебя! — почти выкрикнула она, срывая с себя цепочку гранатовых бус, — тебя!
Что-то зашумело в голове, наверное, кровь. Никогда моя нежность к ней не перерастала в страсть, и никогда я не видел у нее таких отчаянных и влекущих глаз.
— Тебя, — повторила она уже шепотом.
— Так в чем же дело?
Я расстегнул камзол, я снял ремни, я скинул рубашку, я вспыхнул как сухое сено, крепко сжимая ее в объятьях и позволяя наконец своим губам и рукам действовать самостоятельно. И как будто теплые волны подняли меня с холодного дна, закружили и понесли по течению, и в этом было что-то тоскливо-знакомое и пьянящее. Я закрыл глаза, и мне казалось, что само солнце обнимает меня своими лучистыми руками. «Астафея!» — вспыхнуло у меня в расплавленном мозгу, — «Астафея!» — защемило мое сердце, — «Астафея!» — прошептали мои безумные губы, — «Ас-та-фе-я…»
И всё померкло.
— Не переживай, Заморыш, — сказала Эска спокойно, — для меня это не такая уж неожиданность.
— А для меня — неожиданность, — честно признался я, ища глазами, куда бы провалиться, — потому что я в самом деле тебя люблю, можешь мне не верить, но это так, от этого никуда не денешься…
Она мне не верила.
— Если б я знала тогда, я бы никогда не позволила ей улететь. Я же не враг тебе, Кристиан.
