Пол Андерсон - Операция Хаос
— Поехали, — сказал он. — Их босс может пинками прибавить нм смелости.
Алианора вскочила на копя. Ее щеки разрумянились, она выглядела счастливой.
— Быстро же они труса спраздновали, — злорадствовал Гуги. — А ведь про них всегда молва шла, что воины они хорошие. Почему ж они чар испугались? А потому, что насмотрелись их досыта, самых вредных, вот и не выдержали.
Хольгер не смог с этим не согласиться. Вряд ли эта банда случайно оказалась у них на пути. Должно быть, им приказывала Моргана, как только узнала, что русалка не смогла его у себя задержать. Вряд ли они теперь вернутся.
Сарах подъехал к нему:
— Мне послышалось, что прекрасная госпожа назвала тебя неизвестным мне именем…
Алианора покраснела, пробормотала:
— Н-нет… тебе показалось…
Сарах поднял брови. Он был слишком деликатен, чтобы в лицо обвинить ее во лжи. Девушка подъехала к нему так близко, что их колени соприкоснулись.
— Путешествие наше такое тяжелое. — промурлыкала она. — Не облегчишь ли ты его рассказом о своих приключениях? На чем ты остановился в прошлый раз? Ты совершил столько великих подвигов и так интересно умеешь рассказать о них…
— Ну, если… Изволь! — Сарах подкрутил усы и начал свои рассказ. Широко раскрыв глаза, девушка слушала самую неправдоподобную побасенку, какую Хольгер встречал в своей жизни, но, впрочем, умело поданную. Датчанин схватил поводья Папиллона и отъехал подальше. Радость недавней победы моментально улетучилась.
21
Вечер застал их у входа в ущелье. Это была ведущая вверх расселина, усыпанная обломками скал. Завтрашнее восхождение на равнину наперника отнимет многие часы. Но потом, сказала Алианора, им останется до цели всего несколько миль легкой дороги.
Легкой, как спуск в пекло, подумал Хольгер, и его прошибла дрожь. Трезвомыслящий инженер засвидетельствовал бы, что их путешествие напоминает скорее пресловутую дорогу в заоблачные выси. Но мир инженера лежал бесконечно далеко отсюда, как в пространстве, так и во времени — сон, приснившийся когда-то, но стершийся уже из памяти, как это со снами и бывает.
У подножия скалы они наткнулись на луг — если только этот поросший травой пятачок заслуживал такого названия — и разбили там лагерь. В центре его возвышался каменный монолит. Выть может, язычники в незапамятные времена воздвигли этот менгир, но потом где-то поблизости поселился тот тролль, и люди отсюда сбежали. Настала ночь. Вновь налетел ветер, он все крепчал, пригибая к земле пламя костра, искры пролетали, как метеоры, и так же быстро гасли. Воцарилась темнота, лишь изредка озаряемая светом луны, тут же скрывавшейся за грудами облаков. Ночь полна была свиста, шелеста, визга. Все четверо, измученные, проглотили несколько кусков и завернулись в одеяла. Гуги выпала первая стража, Хольгеру вторая, глубокой ночью. Он подбросил веток в огонь, плотнее завернулся в плащ, стараясь уберечься от холода и смотрел на своих друзей.
Отблески пламени подрагивали на их неподвижных силуэтах. Сарах спал чутко, как кот, безмятежный и расслабленный, как и днем. Гуги завернулся в одеяло, как в кокон, откуда торчал лишь его посапывающий пос. Взгляд Хольгера переместился к Алианоре и надолго задержался на ней. Одеяло почти сползло с нее, она лежала на боку, поджав ноги, скрестив руки на груди. Ее лицо, полузакрытое распущенными волосами, напоминало ребячье, удивительно беззащитное. Хольгер нагнулся и укутал ее одеялом. Она улыбнулась во сне, когда губы Хольгера коснулись ее щеки.
Он встал с тяжелым сердцем. Больше беспокоился о ней, чем о себе. Если его затянет вихрь надвигающейся войны, он как-нибудь перебедует, но невыносимой была мысль, что вместе с ним туда затянет Алианору и швырнет ее неведомо куда. Но как этому помешать? Что предпринять?
Он ударил кулаком в ладонь:
— Черти бы меня взяли! — не зная, проклинает он пли просит.
— Хольгер.
Он обернулся. Меч вылетел из ножен. Но ничего, кроме темноты, не видно. Шумел ветер, шелестела сухая трава, где-то далеко покрикивала сова.
— Хольгер.
Он подбежал к самому рубежу магического круга, тихо спросил, преодолевая внутреннее борение:
— Кто тут?
— Хольгер, — раздался певучий голос. — Не поднимай шума. Я хочу поговорить с тобой одним.
Сердце у него заколотилось, меч выпал из руки, словно вдруг стал для нее неимоверно тяжел. Из темноты вышла фея Моргана.
Огонь озарил алым ее стройную фигуру, сделал прозрачным длинное платье из тончайшей ткани, отразился в ее глазах крохотными костерками.
— Чего ты хочешь? — прохрипел Хольгер.
Ее губы медленно раздвинулись в чарующей улыбке:
— Всего лишь поговорить с тобой. Пойди сюда.
— Нет, — он мотнул головой, пытаясь стряхнуть оцепенение. — Не выйдет. Шагу за круг не сделаю.
— Не бойся. По крайней мере не опасайся тех существ, что боятся креста. Они сейчас далеко отсюда, готовятся к войне, — она пожала плечами. — А впрочем, стой, где хочешь.
— Чем ты меня теперь будешь пугать? Новыми бандами дикарей?
— Те, кого ты сегодня встретил, получили мой приказ взять тебя живым, не считаясь с потерями. Ты поступил бы разумнее, сдавшись им. Они привели бы тебя ко мне, не сделав ничего плохого.
— А что было бы с моими друзьями?
— Хольгер, кто для тебя эти случайные знакомые? Что тебя с ними связывает? Запомни, мой дорогой: дикари, которых ты сегодня разогнал, вернулись к главным силам племени. Их вождь жаждет отплатить тебе за пережитый позор. При вашей следующей встрече ни я, ни само пекло не сможет удержать их от посягательств на твою жизнь. Честь вождю вернет одно — если он съест твое сердце. Уходи со мной, Хольгер, пока не поздно.
— С тобой, научившей этих дикарей есть человечину?
Она покривилась:
— Это не я. Ну, правда, это мои союзники — демоны и их пророки, которых Хаос призвал, чтобы подчинить себе жителей этих гор… это они ввели нечестивые обряды. Среди дикарей нет никого, кого бы я чему-нибудь учила, — она улыбнулась. — Я верю в радость, в свершения, в насыщенную жизнь.. В то, что тебе когда-то подарила и охотно преподнесла бы снова.
— Твои обещания меня не трогают, — сказал он, глядя мимо нее в темноту. И знал: сейчас он сказал, что думал. Фея Моргана его больше не волновала. Протяни она руку, дотронься до него — прикосновение какой-то женщины, и только. Обаятельной, правда, но не более того.
— Да, тебя нельзя назвать самым стойким в своих привязанностях человеком в мире, — усмехнулась она, — Когда-то ты даже взбунтовался против своего сюзерена, самого Карла. И более ярого противника у него в жизни не было. Но в конце концов твое великодушие покончило с вашей враждой.
