Аманда Хемингуэй - Нефритовый Грааль
— Я… я постараюсь, — с удивлением услышала Хейзл собственный голос. — Не могу обещать…
Рука Эффи снова взметнулась и схватила девочку за лицо, вдавливая плоть в кости.
— У тебя все получится, — убежденно произнесла старуха. — Ради нас обеих.
* * *На следующий день Хейзл сбежала с последнего урока и отправилась в книжную лавку. Улучив момент, когда Анни была занята, она проскочила в дом, крикнув по дороге: «Я кое-что вчера забыла». Хозяйка лавки согласно кивнула, а Хейзл со всех ног бросилась в спальню Анни, нашла на туалетном столике щетку и, выдрав с нее спутанный комочек, спрятала в карман. Волос набралось не так уж много — у Анни были короткие густые локоны, которые не нуждались в частом расчесывании. Хейзл постаралась убедить себя, что этого хватит. Оказавшись в комнате Натана, девочка растерялась: что больше подойдет Эффи для ее колдовства? Наконец Хейзл остановила свой выбор на старой толстовке, которую сама одалживала пару раз. Когда в комнату вошла Анни, Хейзл так смутилась, что напрочь позабыла о подковах и, бормоча извинения, бросилась вон. Женщина посмотрела ей вслед, с грустью думая, что синдром подростковости поразил не только ее сына, но и его друзей.
Вернувшись домой, Хейзл поднялась на чердак и постучала в дверь. Никто не ответил; она постучала еще раз. Немного подождав, девочка повернула ручку. Дверь оказалась не заперта: видимо, Эффи куда-то торопилась, решила Хейзл. Осторожно толкнув дверь, девочка вошла.
Она впервые попала сюда с тех самых пор, как прабабка перебралась жить к ним. Первое, что бросилось Хейзл в глаза, было то, что Эффи раздвинула по сторонам ящики и прочее барахло, высвобождая место для стола, стула и походной плитки — а еще множества пузырьков, сушеных трав и фарфоровой плошки. Девочка подошла и выложила на середину стола комочек волос и толстовку — предварительно аккуратно свернув ее. (Хейзл не обратила внимания на то, что одежда только что из стирки и лишена каких бы то ни было следов владельца, а потому совершенно бесполезна для наложения шпионских чар.) Потом девочка принялась исследовать другие предметы: брала пучки трав, отвинчивала крышки бутылок и, морща нос, принюхивалась к их содержимому. Плошка оказалась наполовину полна довольно мутной водицы, в которой плавали зеленые крапинки (вполне возможно, водоросли) и тельце какого-то мелкого насекомого; дно тонким слоем покрывал коричневатый осадок вроде песка или грязи — наверное, из реки. Хейзл показалось довольно странным, что прабабка держит на чердаке плошку с речной водой. Видимо, старуха использует ее для наведения неких чар. (Хейзл предпочитала говорить про себя «чары», а не «заклинание»: чары казались чем-то не столь волшебным, скорее прихотью, которую можно отнести на счет эксцентричного поведения полоумной старухи, неким действом, не имеющим истинной силы и серьезных последствий.)
Девочка принялась озираться в поисках хоть какой-то подсказки и, разумеется, ничего не нашла, потому что сама не знала, что ищет. И тут ее словно потянуло к миске, заставив вглядеться в воду. У Хейзл по спине поползли мурашки. Вода пришла в движение: поверхность зарябилась, словно волнуемая течением, осадок на дне взбаламутился, затуманивая жидкость. Наверное, от этого плошка теперь казалась гораздо глубже. Туман потемнел, превращаясь в водяные тени с проблесками зеленого; сквозь них стали проступать бледные контуры — овал, напоминающий лицо. Он проявлялся медленно, расплывчатые черты то и дело менялись, перетекая друг в друга. На несколько мгновений Хейзл почудилось, что она видит ту актрису — жену Майкла Аддисона со странным именем Рианна. Рианна Сарду. Снова преобразившись, лицо превратилось в белую бескровную маску утопленника с огромными сферами глаз под опущенными веками. Девочка задрожала всем телом и попыталась отстраниться; в тот самый миг распахнулись глаза — глаза без белков, черные, как ночь, и глубокие, словно океан. Хейзл завороженно застыла.
— Кто ты? — Губы утопленницы не двигались; голос звучал в самой голове Хейзл — голос, накатывающий волнами, холодными, как морская вода.
— Хейзл.
— Тебя прислала старуха?
— Н-нет. Я зашла, чтобы кое-что для нее оставить. А потом увидела миску…
— И вызвала меня.
— Нет!
— Тогда, возможно, ты сама ответила на вызов. У тебя есть сила — еще не разбуженная, словно нераскрывшийся коралловый полип в ожидании перемены течения. Ты очень юна. Та женщина стара — стара и черства, сердце ее прогнило, хитрость причудливым образом извратила разум. А твой разум ясен и чист. Я бы хотела взглянуть на тебя поближе.
Вода забурлила, закрутилась вихрем; часть выплеснулась через край. Хейзл увидела, как над поверхностью поднимается голова — в кругу, ограниченном стенками сосуда, показался затылок. Мокрые волосы облепили голову, словно водоросли. Но стоило разыграться буре, как гипнотическая сила взгляда исчезла. Хейзл отпрянула, опрокинув какой-то пузырек и ударившись бедром о край ящика. Острая боль прояснила ее сознание. Девочка, едва волоча ноги, проковыляла к выходу и захлопнула за собой дверь, радуясь счастливому избавлению. Потом бросилась в комнату, заперлась, для надежности подперев дверную ручку стулом, и свернулась калачиком на кровати, стараясь прийти в себя. Только чужое присутствие по-прежнему ощущалось в доме, и Хейзл больше не чувствовала себя в безопасности.
Тем временем голова уже возвышалась над плошкой по шею; водоворот утих. Она стала поворачиваться из стороны в сторону, пока взгляд не остановился на двери. Голова улыбнулась.
* * *С тех пор, как Анни нашла запрещающую бумагу, ее считали чуть ли не местной героиней. Региональные газеты ухватились за историю с находкой, разразившись разномастными и большей частью неправдивыми рассказами о чаше, в основном привязывая ее к легенде о Граале. «Кроуфорд газет» и «Мид-Сассекс таймс» прислали в Иде корреспондентов; в ожидании потенциальной сенсации оба со временем заявились в книжную лавку, по пятам преследуемые внештатным писакой для «Индепендент». Ровена, использующая возможность помелькать на публике в интересах своей кампании, вскоре также присоединилась к собравшимся. Так что Анни сварила на всех кофе и подала к столу всякую всячину, а потом даже позировала для фотографов в компании обладательницы чаши. Запрет хранился у адвоката, однако Ровена дальновидно сняла с него ксерокопию и теперь демонстрировала ее перед фотокамерами.
— Довольно значительное для вас событие, — заметил корреспондент лондонского «Инди». — Полагаю, большую часть времени у вас здесь тишь да благодать. Или жизнь разнообразят изящные убийства в деревенском стиле, которые потом распутывают престарелые леди?
