Сергей Волков - Пастыри. Четвертый поход
— Капитан Дорохов. Ваши документы!
Бритый усмехнулся, сунул под нос стража порядка красную книжечку и повторил, уже без веселости в голосе:
— Так как мне в Средневолжск-то попасть?
Разочарованный Олег, закончив изучать удостоверение, выпрямился и малолюбезно пробурчал:
— Извините, Сергей Павлович… Через три километра будет развилка, уйдете направо, а там километров через пять стационар стоит и указатели. Тут рядом уже…
— Ну спасибо тебе, капитан! — бритый снова улыбнулся, странная «Волга» взревела и умчалась прочь.
— Че, фээсбэшник? — к капитану подошел сержант Гигамов, закурил, сунул сигарету начальнику.
— Хрена там. Депутат Госдумы… Один, без охраны! И не на мерсе. На кой он в наш Средневолжск поперся?… Ох, чую я, неспроста. Звякни-ка дежурному, предупреди. Номер запомнил?
— Ага… — Гигамов не спеша докурил, лениво уронил окурок на асфальт и пошел вразвалочку к посту.
Олег посмотрел вслед быстро уменьшающейся депутатской «Волге», вздохнул и тоже направился в бело-голубую будку — от здоровенного сканворда, купленного накануне, осталось никак не меньше половины, как раз хватит до конца дежурства…
* * *…Сергей не был в этом городе лет двенадцать, как минимум.
Остановив «Волгу» на заснеженном холме, с которого дорога плавно, с поворотом сбегала вниз к распластавшемуся в приречной низине Средневолжску, Рыков выбрался из-за руля, хлопнул дверцей и закурил, присев на капот.
На ум пришли слышанные где-то строчки: «На беду иль на удачу — истина проста: никогда не возвращайся в прежние места…»
«Зачем я здесь?» — в который раз непроизвольно спросил себя Сергей, и Голос, давно уже ставший частью его «я», мягко ответил: «Ты же знаешь, сынок, — так надо. Надо в первую очередь тебе. Тут, в Средневолжске, и ключ, и замок, и дверь. Пришло время вершить большие дела…»
Этот Голос, женский, негромкий и какой-то до боли родной, жил в Рыкове все эти годы. Он привык к нему и безо всяких яких называл Матерью. Не мамой, мама у Сергея, как и у всех других людей, была одна, а именно Матерью, умной, справедливой, честной, суровой и заботливой. Если бы не она, возможно, Сергей Павлович Рыков давно уже переместился бы из мира живых людей туда, откуда нет возврата…
И уж точно без Матери он не стал бы одним из богатейших людей России, «владельцем заводов, газет, пароходов», депутатом Государственной думы, а также, в глубочайшей тайне — заговорщиком, хозяином двух десятков «технобункеров», автором и руководителем дерзкой операции «Черный снег», правителем невидимой до поры империи, которая, подобно всходам пшеницы в один прекрасный день буйно прорастет сквозь гнилое тело нынешнего государства и заколосится на страх и на зависть всем врагам России.
Сотни ученых и конструкторов день и ночь корпели в «технобункерах», изобретая, проектируя, рассчитывая и планируя, а тысячи рабочих самой высокой квалификации трудились, создавая удивительные приборы и машины, сплавы и материалы, продукты и лекарства. Все это в самом скором времени будет явлено миру. И мир содрогнется, изумившись силе и мощи русского гения, увидит и поймет — победить, поставить на колени русских невозможно…
— Нам бы только день простоять да ночь… — пробормотал Сергей и выплюнул недокуренную сигарету в снег.
Все начиналось здесь. В Средневолжске. После полугодового ступора, в который Сережа Рыков впал, побывав в так и не найденных им потом подземельях, возвращаться к нормальной жизни было очень тяжело.
Он не стал забитым, мрачным и злым на всех и вся идиотом только благодаря поддержке двух женщин — мамы и Матери. Это они день и ночь были с ним, заботились и помогали, ободряли и подсказывали, одна — наяву, другая — в мире мыслей и грез.
Постепенно восстановились речь и память. Успокоилась нервная система, исчезли судороги и заикание. Зарядка, гантели и турник привели в порядок тело, а хорошие, умные книги успокоили душу.
Оставшись в шестом классе на второй год по причине болезни, Сергей умудрился сдать экстерном все предметы, которые пропустил, и догнать своих одноклассников. Но он уже не мог быть прежним середнячком. Выработавшаяся за время борьбы с болезнью привычка побеждать толкала его идти дальше, вперед. К концу учебного года он стал не просто отличником, но еще и победил на двух городских олимпиадах — по физике и математике. В школьной учительской заговорили о феноменальных способностях, зазвенело сладкое для любого родительского уха словосочетание «ваш сын идет на медаль». И тут Мать сказала: «Остановись, сынок! Школа — это не главное в жизни…»
Медаль Сергей все-таки получил, правда серебряную. Но случилось это само собой, по инерции. К концу десятого класса он уже не был записным отличником, отнюдь. Его ладную, крепкую фигуру, его каштановые, чуть вьющиеся волосы к тому времени знали уже все хоть сколько-нибудь симпатичные девчонки Средневолжска. Кто лучше всех танцует на дискотеке в городском парке? Кто играет на гитаре, как Блэкмор, поет, как Шевчук, и дерется, как настоящий десантник? Конечно, Сережка Рыков, Рык, самый завидный ухажер в городе.
Эх, восьмидесятые, молодость беспечная… Где вы? Может, и вовсе не было тех лет? Говорят, что в воспоминаниях о юности всем всегда кажется, что в ту пору и небо было голубее, и трава зеленее… Сергей про небо и траву ничего такого сказать не мог, но вот дышалось тогда определенно легче. И жилось веселее.
Даже в армии, куда он пошел совершенно добровольно, и не попробовав поступить в какой-нибудь институт, где можно было отсидеться на военной кафедре. Просто Мать сказала: «Надо, сынок!», а мама благословила и тихонько поплакала, обняв вдруг ставшего таким взрослым и самостоятельным сына.
В армию Сергей уходил из страны Советов. Маячило где-то впереди светлое будущее, в котором (это твердо обещали партия и правительство) у каждой советской семьи будет своя отдельная квартира и все мыслимые блага.
Вернулся гвардии старшина пограничных войск Сергей Рыков на Марс. Или на Венеру. Словом, в какую-то такую страну, которая может существовать лишь там, на другой планете.
Все, что составляло собой основы основ и казалось незыблемым, словно колонны городского театра, рушилось и осыпалось, точно старая штукатурка с этих же самых колонн.
Ветер перемен сдул кумач и золото, словно мусор, а взамен надул странной разноцветной мишуры, и никто не знал, что с нею делать. Однако же все ходили, словно пьяные, с лихорадочным, нездоровым блеском в глазах, и все чаще можно было совершенно открыто услышать: «Главное, мужики — это когда капусты много. Тогда все похер — и война, и мать родна!»
