Роджер Желязны - Колесо Фортуны
— Нет, не знаете. Кто ты?
Она достала свое удостоверение.
— Социальное страхование. Ты задолжал прорву налогов соцстраху. Вся эта груда наличности наша.
— Каковы твои комиссионные?
— Пятнадцать процентов.
— Ты богатая женщина. Хватит на год скромной жизни.
Пока они говорили, вокруг разворачивались драматические события. Наверху залаял автомат, и в подвал ворвались люди в обтягивающих черных костюмах.
— Я вызвала подкрепление, — сказала Эрин. — Это облава. Все находящиеся здесь арестованы.
— Боевик проверял твои комиссионные. Ты обставила ИРС?
Она усмехнулась.
— Ты слышал, где я работаю? Страхование требует денег. Миллионы людей нуждаются в пособиях. Они голодают. Но, по-моему, тебе на них наплевать.
— Ты хочешь, чтобы я занял их место?
— Нет, только заплати то, что должен.
— Ты же понимаешь, не можешь не понимать, что государственная десятина давно уже превысила сто процентов? Как же ты можешь ждать от людей поддержки этого государства?
Она пожала плечами.
— Это не мое дело.
— Как ты попала в этот грязный бизнес? — спросил он.
— Девушкам тоже нужно как-то зарабатывать на жизнь.
— У меня остался один бросок, — сказал он. — Не возражаешь?
Она улыбнулась.
— Ты неподражаем. Давай действуй. Мы и это заберем.
Если было время для «большого шарканья», то оно как раз настало. Он послал сигнал в веч… или что это там было, океан возможностей, великое зачаточное смешение того, что было или будет. Он почувствовал схему танца и стал танцевать. Он танцевал так, как еще никогда в жизни не танцевал. «Большое шарканье…»
Он бросил кости, и все случилось мгновенно. Все мигнуло и изменилось. Высокотехнологичное электронное окружение исчезло, кости превратились в пластиковые кубики, которые катались по зеленому коврику, расчерченному мелом. Свет стал резким, флуоресцентным. Изменились и люди, испарились их изысканные костюмы. Это были другие люди и одновременно те же самые. Только Эрин не было.
— Семь!
Он посмотрел вниз. Сборщик подталкивал к нему все деньги с площадки. Он собрал их и пересчитал. Около двадцати пяти тысяч долларов. Доллары были какие-то странные.
— Я закончил, — сказал он крупье.
— Новый игрок! — прокричал крупье.
Он попросил привратника вызвать ему такси, и, когда оно прибыло, охранник, дежуривший снаружи, просунул голову в дверь и сообщил ему об этом. И он, и привратник получили хорошие чаевые.
На крыльце он удивленно остановился. За рулем такси сидел человек-водитель, а мотор рычал, как пьяный лев.
Боже, подумал он, неужели это двигатель внутреннего сгорания? Он понюхал воздух, почувствовал запах бензина. Интересно.
Он сел в машину и попросил водителя ехать обратно в город. Водитель что-то пробормотал, и стало ясно, что он едва говорит по-английски. Или…
Нет. Это был странный мир, самый странный из всех, с которыми он сталкивался, но не могло же зайти так далеко, чтобы здесь не было английского?
Сколько это будет продолжаться, сколько еще ему катиться по бесконечным вариантам существования? Сколько он еще протянет? Он не знал. Но это было единственное, что он мог делать, единственное, в чем он был неподражаем. Он был игрок, а игрок должен рисковать.
Сожаления. Всегда остаются сожаления. Возьмем, к примеру, Эрин. Несмотря ни на что, он по ней скучал. Ее двойникам не было числа, но она была особенная. Он страстно желал удержать возле себя хоть что-то неизменное. Он пытался и пытался, но в этой игре ему не было счастья. Миры исчезали, а вместе с ними то, что он в них любил. Это была десятина. У заведения все шансы. Победителей нет. Умные игроки проигрывают точно так же, как и болваны. Только умные игроки знают, как оттянуть неизбежное. В конце ты всегда проигрываешь. Ты «шаркаешь…», ты танцуешь, а потом расплачиваешься.
Это десятина. Всегда приходится ее платить.
Томас Стратман
БАТААНСКАЯ ИГРА
Не приходилось ли вам задумываться над тем, что делает некоторых людей способными на такие действия, которые большинству показались бы невообразимо жуткими? Мне приходилось. Задолго до того, как я получил степень в области молекулярной биологии и провел свое первое исследование изменчивости человеческой ДНК, я уже знал о существовании Травмоиндуцированной Генетической Альтернативной Реакции (ТИГАР). Ибо только наличием этого феномена можно объяснить то, что случилось с лейтенантом Ксавьером Альтербеном. И со мной.
От Батаана апреля 1943 года у меня в памяти остался лишь выжженный, изрытый воронками адский ландшафт. Имея за плечами менее шести месяцев опыта в качестве армейского офицера, я оказался в составе 31-го пехотного полка на острове Лузон как раз в начале японского наступления. После долгих четырех месяцев, когда мы с боями отступали вдоль побережья, небольшая группировка измученных людей была оставлена удерживать Батаанские высоты. Обстрелы, бомбардировки и голод вымотали нас до предела. Я затрудняюсь подобрать слова для описания того ужаса и пробирающей до костей усталости, которые лежали в основе любых наших поступков. Страх крепко сидел в наших внутренностях, пока мы пользовались малейшим шансом уцелеть, прячась под остатками укрытий от залпов японской артиллерии и авиабомб, вычеркивавших из списков живых тех, кто сделал неудачный выбор. Вокруг умирали друзья, и все, что нам оставалось, это дивиться, почему нас не прикрывают с воздуха.
31-му пехотному было предписано удерживать сектор горы Самат. Больше месяца мы сидели на половинном пайке, и непрерывные сражения истощили нашу волю. Когда наших позиций достигла весть о сдаче генерала Кинга, мы даже радовались предстоящему японскому плену. Мы были дураками.
Меня обыскивали и били три раза. Они забрали мои часы, ту небольшую сумму денег, что у меня имелась, и все мало-мальски ценное, за исключением зубных коронок. Они оставили мне фляжку, шлем и некоторые личные вещи, в том числе маленький пузырек йода и пачку жвачки. Я видел, как японский солдат взял у рядового Делани фляжку, отпил из нее, а остатки вылил на землю и бросил фляжку в грязь. Когда Делани нагнулся, чтобы поднять ее, японец саданул его прикладом по голове. Сержант Зани рванулся было, чтобы помочь упавшему товарищу, и был застрелен.
После многомильного марш-броска до города Маривель нас держали на солнце около четырех часов, пока подтягивались остальные пленные. Затем из нас отобрали сотню и отправили в сопровождении четверых вооруженных охранников по изрытой дороге в Кабкабен.
